Калачев привычно побрел в сторону реки, прохожие бросали на него любопытные взгляды. «Я, наверное, гляжусь, как пугало», — подумал он. Эта мысль доставила ему сейчас некоторое успокоение.
Его сердце забилось сильнее, когда он остановился у ворот своего дома. Аверьян долго наблюдал за крыльцом и окнами, желая увидеть хотя бы издали жену и детей. Он долго никак не мог решиться на этот шаг, но сегодня…
— Эй, горемыка, чево у моей избы топчешься? — услышал Калачев недружелюбный окрик. — Ты чево здесь вынюхиваешь? А может, избу купить хочешь?
— Нет, нет, — ответил он незнакомцу в кожаной куртке. — Я ужо ухожу. Не серчай Христа ради.
— Нет уж, теперь обожди, тля огородная, — ухмыльнулся тот, обходя Аверьяна и преграждая ему путь к отходу. — Щас мы документики твои поглядим и ближе познакомимся.
Он посмотрел по сторонам — нет ли поблизости любопытных, выхватил из кабуры маузер и приставил ствол к горлу Аверьяна.
— Токо не ори! — предупредил зловещим шепотом налетчик. — Отдай мне деньги, и с тобой ничево не случится. Только быстро соображай, мешочник, не то…
Аверьян не шевельнулся. Неожиданность нападения ошеломила его, даже голова слегка закружилась.
Бандит для убедительности надавил стволом пистолета ему на горло.
— Деньги отдай, проклятый! Думаешь, я не знаю, сколько ты в своей лавке на рынке заколачиваешь? Я упрашивать тебя не собираюся, — заверил он. — Хлопну как врага народа и одежку твою обыщу!
— Спрячь пистоль, Игнаша, — сказал Аверьян, немало не напуганный действиями налетчика. — У меня нет при себе ничего ценного. Так што стоит ли грех на душу за непонюх табаку брать?
— Ты откель меня знаешь, торгаш недобитый?! — Игнат пришел в ярость, он явно не узнавал зятя. — Нам не о чем с тобою судачить, контра недобитая. Документ давай, коли денег нету, и не дури, без шалостей, ежели не хотишь пулю в бошку!
Свободной рукой он схватил Калачева за пиджак и так рванул его на себя, что отлетели пуговицы. Аверьян, позабыв о привычной уже покорности, резким движением перехватил руку с маузером у своего горла. Игнат растерялся. Он не ожидал такой прыти от «торгаша и буржуя недобитого». А между тем зять завернул ему руку и легко, как у ребенка игрушку, отобрал пистолет.
— А я слыхал, што ты в ЧК служишь, шуряк, а ты вона… разбоем промышляешь, паскуда!
К Аверьяну перед лицом опасности явились былая отвага и уверенность, так долго подавляемые в нем Сафроновым. Он снова обрел себя, пусть хотя бы на время.
Калачев все еще держал Игната за вывернутую руку.
— Хосподи, да отпусти ты меня! — взмолился негодяй. — Разве не видно, што пошутил я?!
Аверьян посмотрел на его искаженное болью и страданиями лицо.
— Што ты хотишь от меня, оборотень? Пошто эдак мучаешь?
Куртка Игната распахнулась, и Аверьян успел заметить за поясом штанов рукоятку еще одного пистолета.
— Наган? — спросил он.
— Нет, браунинг.
Желая поскорее прекратить мучения, Игнат выдернул из-за пояса оружие и бросил его под ноги Аверьяна.
— Вот и ево забери, товарищ. Токо руку отпусти Христа ради!
— Подними и мне отдай, — потребовал Аверьян.
Игнат присел на корточки, схватил браунинг и протянул его Аверьяну. Тот взял.
— Я могу убить тебя, Игнашка, — сказал он с некоторой отрешенностью и даже ленью.
Тот закрыл глаза и стал покорно ждать. Но Аверьян не выстрелил.
— И убил бы, не будь ты, дерьмо собачье, братом моей Стешки! — он развернулся и пошел.
Держась за плетень у ворот, Игнат проводил его долгим взглядом, после чего, словно спохватившись, начал громко кричать, размахивать руками и материться. Он не отдавал себе отчета в своем диком приступе ярости.
— Аверьян! — воскликнул он наконец членораздельно. — Как ты изменился, сучья рожа! Но теперь все, тебе от меня никуда не деться, выкидыш песий!
* * *
На следующий день Аверьян не вышел к покупателям. Пока Васька Носов занимался торговлей, он отлеживался в подсобке и размышлял о своем.
Ближе к полудню в лавке не осталось ни одного покупателя. Мальчонка отпросился куда-то на пару часов и ушел.
Несколько минут в лавке не было слышно ни звука. Открылась дверь, раздался стук каблучков.
— Хто там? — крикнул Аверьян, подскакивая на лежанке.
— Это я, — послышался знакомый женский голос. — Позволишь войти?
— Ты осмелилась прийти ко мне днем? — удивился Аверьян и тут же поправился: — Мне казалось, што тебе не можно отлучаться с «корабля»?
— Так и есть, нельзя, но бывает, что и можно! — ухмыльнулась не слишком-то весело Анна. — Может, ты закроешь лавку на время? Или будем разговаривать с оглядками?
Аверьян запер дверь. Девушка вымученно улыбнулась и, не дожидаясь приглашения, присела, не спуская с Аверьяна настороженного взгляда.
— Ты уж не взыщи, что я вот так вот, не спросясь, приперлася, — сказала она, ничего конкретно не имея в виду. — Просто мне кое-что сказать тебе захотелось, а потом сам суди — что да как!
— Есть хотишь? — спросил Аверьян, указывая на стол. — Я в самый раз перекусить малеха собирался.
На столе лежало несколько картофелин в мундире, луковица, соль, пучок укропа и кусок черствого хлеба… Аверьян смотрел, как девушка очищает картофелину от кожуры, подсаливает ее, ест. То, что он чувствовал, глядя на нее, напоминало панику. Ему хотелось спрятать это чувство, чтобы не выглядеть дурнем.
Они поговорили о том, о сем. Девушка, похоже, была чем-то смущена и никак не решалась высказать то, с чем пришла.
— О-о-о, — сказала она наконец. — Я, наверное, говорю много лишнего?
— Ты севодня… Я вообще не вразумляю, в какую дуду дуешь.
Анна вскочила и поспешила к выходу. Аверьян увидел, идя следом, как она нервно дергает задвижку. Он подошел к ней.
— Обожди, не суетися, — сказал он, глядя на спину гостьи. — Чево зашла-то? Пошто рвешь и мечешь, бутто обсердилась на что?
— Не на тебя я злюся, — залилась слезами Анна. — Иван Ильич… он… он…
— Уж не помер ли часом? — спросил Калачев с надеждой.
Девушка всхлипнула:
— Он… он…
— Да што он, дуреха?! — прикрикнул Аверьян. — С ума спятил али ешо што непотребное выкинул?
— Он… он… он полюбовницу новую завел! — ошарашила его невероятным ответом Анна.
У Аверьяна аж рот открылся от изумления. Он смотрел на плачущую гостью не мигая и не верил своим ушам.
— Видать, ты спятила, Аннушка? — выдавил из себя Калачев, поглядывая на нее недоверчиво. — Ведь быть такова не могет?!
