— Все, поехали назад! — будто бы испугавшись содеянного и опомнившись, скомандовал Остапчук. БТР развернулся и помчался в лагерь.
Вскоре в лагерь спустился какой-то старик. Он был в старом бешмете и с окладистой белой бородой. Он нес на руках завернутого в бурку из козьего войлока мальчугана. Тот был весь в крови и не подавал признаков жизни.
— Что тебе, старик? — спросил его часовой.
Старик остановился.
— Это мой внук, — сказал он. — Зачем вы его убили?
Часовой взбрыкнул.
— Ты думай, что говоришь, дед! — рявкнул он на старика. — Мы-то никого не убивали — это ваши бандиты ночью напали на нас. У-у, шакалы! Столько ребят полегло! Так что иди отсюда, пока мужики наши тебя не увидали. Убьют!
Старик не знал, что ему делать. Он топтался на месте и тяжело обводил взглядом старого орла лагерь. В этот момент его и увидел заместитель командира полка по воспитательной работе подполковник Сударев.
— Что случилось, папаша? — спросил он старика.
— Внука моего вы убили, — тяжело простонал старик.
— Как это мы убили? — изумленно поглядел на него Сударев и поправил на носу свои интеллигентные, тонкой оправы очки.
— Вы… Ваш был броневик и люди ваши… — сурово произнес чеченец.
Сударев вдруг разом напрягся, и на худом его лице выступил легкий румянец. Видно, слова старика заставили его заволноваться.
— Броневик, говоришь? И когда это произошло? — спросил он старика.
— А сколько я мог идти от дома? Вот, сколько шел, столько и времени прошло, — ответил чеченец.
Сударев кивнул, давая понять, что ему все ясно. Он тут же приказал кому-то из бойцов помочь старику отнести мальчугана в медпункт — пусть, дескать, там посмотрят его, — а сам отправился к «полкану» доложить о ЧП.
К тому времени минуло уже больше суток с тех пор, как закончился бой, и полк еще не успел как следует оправиться от ран. В лагере царило полное разорение. Было шумно и суетно. Солдаты разбирали завалы, ставили на смену сгоревшим и изуродованным палаткам новые, приводили в порядок территорию, технику, чистили орудия. Мы, медики, тоже не сидели без дела. От усталости мы валились с ног — большинство из нас не спали уже больше суток. Досталось всем, но больше всего хирургам и медсестрам. Раненых было столько, что мы не успевали делать операции. Только с одним разберешься, как на стол кладут другого. Какой там, к черту, отдых! Но мужики ладно — жалко было женщин. А те держались, как могли. К нам на помощь прибыли на вертолетах врачи из ростовского госпиталя. Но они не стали разворачивать свои операционные, а просто забрали с собой тяжелораненых.
Когда к нам привели чеченского старика, мы как раз занимались погрузкой раненых в «вертушки».
— Товарищ майор, вот здесь старик с пацаном… Подполковник Сударев попросил посмотреть, — сказал невысокого роста солдатик в зимнем камуфляже.
Я отпустил его и приказал санитарам отнести мальчика в операционную. Я видел, с какой тоской в глазах и болью передавал старик солдатам внука. Я пожалел его.
— Не беспокойся, отец, мы только посмотрим мальчишку, — сказал я.
Старик остался стоять под открытым небом, а я удалился вслед за санитарами, чтобы осмотреть пацана. Но я уже и без того понимал, что он мертв. Мальчик был весь в крови, и на его теле были видны многочисленные пулевые отверстия. Кто же это его так? — думал я. Неужели кто-то из наших? Потом-то я узнаю правду, потом весь полк узнает, кто это сделал, когда к нам в часть приедут следователи, но тогда я даже предположить не мог, что мальчишка стал жертвой разъяренных пьяных мужиков, решивших таким образом отомстить за товарищей.
— Он умер, отец, — сказал я старику, выйдя из операционной. У меня было тяжело на сердце.
Он кивнул головой.
— Проклятая война, — сказал я. — Разве это нормально, когда гибнут дети? Господи, да когда это все кончится!
Старик внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. А мне надо было успокоить его, но я не знал, что ему сказать.
— Товарищ майор, что будем с мальчиком делать? — спросил меня один из санинструкторов.
Я пожал плечами.
— Вы заберете его? — это я обращался к старику.
— Да, — сказал он. — Мы похороним его по своему обычаю.
Он взял мальчика на руки и медленно пошел прочь. Ко мне подошел Савельев, за ним медсанбатовские хирурги, сестрички, тут же оказалось и несколько санитаров из полкового медпункта. Мы стояли и смотрели старику вслед. Всем все было понятно и без слов. И только подошедший последним Харевич спросил:
— Что нужно было этому старику?
— У него внука убили, — шмыгнув носом, сказала медсестричка Леля, одна из тех, что прибыли вместе с Харевичем. Рядом с ней стояла ее подруга Илона. Обе были поражены увиденным.
Женское сердце… Оно такое чувствительное и жалостное. Слава богу, что на земле есть кому жалеть, подумал я. А вслух сказал другое.
— Вот так и наживаем мы врагов, — сокрушенно произнес я. — Вы думаете, в ауле нам это простят? Да никогда!
— Но ведь мы не знаем, как все произошло, — попытался усомниться в моих словах Харевич.
— А разве неясно? Кто-то из наших полоснул из автомата — и вот она, смерть, — сказал я. — Несправедливо все это, несправедливо.
В этот миг я вспомнил свою дочку и тяжело вздохнул. Мы еще некоторое время стояли молча, а потом разошлись по своим местам.
XI
Легкораненых мы решили не отправлять в Ростов. Харевич сказал, что они заберут их с собой в медсанбат. Вертолеты улетели. Настала очередь провожать медсанбатовских. Но за эти сутки мы так сработались с ними, так сдружились, что не хотелось расставаться. Взять того же капитана Лаврова. Отличный парень. Работать с ним в паре одно удовольствие. Где трудно было одному, на помощь приходил другой. Солдатская кровь, которую мы так и не успели после операций полностью смыть с наших рук, буквально сроднила нас, связала воедино. А Илона? Разве я забуду ее? Чудо девчонка! С такой хирургической сестрой я готов был работать день и ночь. Проворная, умелая, чуткая, она была прекрасной помощницей. Я уж не говорю об ее обаянии…
— Мы скоро уезжаем, — сказала Илона.
Я не увидел, как она подошла ко мне. Я только что отдал распоряжение Савельеву накрыть стол для гостей. Я понимал, что просто обязан был угостить их напоследок. С этой целью я добыл несколько бутылок водки и утащил у раненого начфина пачку цейлонского чая. Когда ему это еще пригодится, а тут такой случай…
— Знаю, — внимательно посмотрев на Илону, произнес я. — Спасибо за все. — Мне хотелось сказать ей что-то очень приятное, но у меня получилось все как-то казенно и скучно.
Она улыбнулась, и я заметил, что у нее очень красивая белозубая улыбка. Почему она пошла в военные медсестры? — удивленно подумал я. Ведь эта привлекательная женщина вполне могла бы стать хорошей манекенщицей. В конце концов, она могла бы выбрать и другую, более подходящую профессию, а она выбрала войну. Боже мой! — мысленно воскликнул я. Да разве это нормально, что такая женщина живет среди вечной боли, вечного неуюта и горя? Грязь, лишения, нечеловеческие физические нагрузки… Нет, нет, это не для нее! И я с горечью подумал о том, как порой несправедлива бывает к нам судьба, лишая нас возможности жить счастливо и беззаботно.