— Тогда почему он так говорит? — сказала я со слезами. — И глаза его…
— Ты глядела на него? — спросила миссис Элда, стоя в дверях, а Фэйган виновато выпрямился. — Так ведь, дочка?
Я склонила голову. — Да, мэм.
— Тебе говорили не глядеть?
— Да, мэм.
— И почему ж ты это сделала?
У меня задрожали губы. — Он так о бабушке говорил. Как будто печалился о ней и любил ее.
— Да-а, у него на то причина была.
— Какая? — спросил Фэйган.
Она вышла на крыльцо. Стоя, опираясь на палку, она так долго смотрела в долину, что мне показалось, она больше ничего не скажет. Наверное, она решала, что ей делать дальше, и в конце концов сказала: «Думаю, вреда не будет, коли скажу». Она повернулась в мою сторону и посмотрела мне прямо в глаза. — Когда твой дедушка Ян умер, бабушка твоя долго на его могилу ходила. А когда ходила, так всякий раз чего-нибудь с собой брала. Полдюжины початков кукурузы, связку морковки, мешок картошки, да яиц чуток. Она и в самую лютую зиму ходила и с собой копченую свинину несла, оленину сушеную, бобы, соленья всякие.
Она посмотрела на Фэйгана Кая. — Люди-то что чаще всего делают? Дают пожирателю грехов стакан вина, буханку хлеба, а потом и вовсе о нем не думают, а ведь настанет день, когда он грехи их родных понесет. И о себе тоже не думают, что он для них сделает, когда их день настанет. — Она снова посмотрела на меня. — Твоя бабушка не такой была. Она пожирателя грехов не оставляла и благодарностью платила за все, что он для ее семьи сделал.
Она утомленно погрузила в кресло свое больное тело, положила на колени палку. — У Кади есть причины найти его, и ты, Фэйган Кай, ее не отговаривай.
— Но мой папа сказал…
— Может, у твоего папы своя причина есть, чтоб человека этого от себя подальше держать.
— А какая причина? — спросил Фэйган.
— А кто ж это знает, кроме самого пожирателя грехов разве что…
— Так вы что, говорите нам идти искать его? — с вызовом спросил Фэйган.
— Все равно ведь пойдете — это не я вам сказала.
— Он мне сказал, чтоб я его не искала, — сказала я Элде.
— Потому что он хочет сам его найти, так ведь, Фэйган Кай?
— Я этого не говорил.
— А тебе и говорить не надобно. Это у тебя в крови. Ежели тебе говорят чего-то не делать, то ты нарочно делать будешь. Разве не так? Особенно, когда синяки за то получаешь.
Фэйган сжал губы. Миссис Элда откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
— Разве папа твой не говаривал тебе от меня подальше держаться? — спросила она.
Он отвернул голову, но я поймала его взгляд, который подтверждал слова Элды.
— Папа твой на меня до сих пор в обиде за одно очень давнее дело. Он вообще в наших горах самый злопамятный. Сказывал он тебе когда-нибудь, почему это тебе и всей родне вашей Элду Кендрик десятой дорогой обходить надобно, а?
— Нет, мэм.
— Нет, ну тогда и я тебе не скажу. Может, как день настанет, так правда сама наружу выйдет. А если так, то это и убить его может. А может и кого другого, если он так ничего и не скажет.
Фэйган уставился на нее. — Не говорите так про моего отца.
— Про Брогана Кая я могу говорить, как мне вздумается, парень. И ты на моем крыльце здесь. Ежели тебе в моем разговоре что не нравится, то иди прочь.
Слова Элды задели Фэйгана, но его взгляд выдавал нерешительность. Все же победила преданность семье. С озабоченным лицом он спустился по ступенькам и направился к лесу.
— Спасибо за белок, Фэйган, — закричала вслед миссис Элда. — У тебя сердце доброе, как у матери твоей, и твердая рука, как у отца!
Я смотрела ему вслед, и мне стало жаль его. Взглянув на миссис Элду, я увидела в ее глазах слезы. — Вам он нравится, правда, миссис Элда?
— Да, он нравится мне больше, чем все другие. Проблема-то в том, что сам он не знает, кто он.
— А кто он? — спросила я, не понимая, о чем идет речь.
— Время покажет, милая. — Она поднялась, опираясь на палку, и стала смотреть вслед Фэйгану. — Время покажет. — Она повернулась ко мне. — У тебя еще несколько часов есть, пока светло, — неожиданно сказала она. — И тебе высоко взбираться, чтоб до вершины Горы Покойника дойти. Если уж решила идти, то лучше сейчас.
Я вскочила, переполненная чувством свободы и желанием скорее идти. — Да, мэм. — Я сбежала с крыльца быстрее кошки, которую гонит свора собак.
— Кади Форбес, — сказала она твердо, заставив меня остановиться. — Ты за этим только пришла, правда? — Она стояла на крыльце, глядела на меня сверху вниз, слегка наклонив голову, с надменно сжатыми губами, и постукивала по своей палке костяшками пальцев… старая и гордая женщина. — Ты ходишь сюда, чтоб про пожирателя грехов разузнать. Так ведь? Другой причины нет у тебя?
У меня мелькнула мысль солгать ей, но я понимала, что это бесполезно. Так же, как и моя бабушка, она читала намерения людей. Внезапно мне захотелось, чтобы Элда была нашей родственницей. Я поступила очень жестоко, придя к ней ради своих интересов, нисколько не думая о ней самой. Она была самой близкой подругой моей бабушки, а я вовсе забыла об этом. Сейчас, когда я смотрела на нее снизу вверх, она очень напоминала мне бабушку. Передвигается она все хуже и хуже, скоро она мало что сможет делать сама. Разве только умереть. От этой мысли у меня сжалось сердце.
Ей нужно было внимание. Это все, чего она желала. Чтобы кто-то проявлял к ней участие. Друг, который приходил бы просто повидаться с ней ради нее самой, а не для того, чтобы дать лекарства за плату или разведать о пожирателе грехов. При всей своей гордости и внешней колкости она была одинокой, хотя я уверена, что она бы скорее умерла, чем сказала об этом.
Мне-то было хорошо известно, что такое одиночество и отчужденность от своих близких.
Посмотрев в глаза миссис Элды, я увидела в них себя, и мне стало стыдно, до самой глубины души. — Да, мэм, — сказала я честно, на глазах опять навернулись слезы. — Я сюда для этого пришла.
— Ну, так и продолжай, — сказала она, вскинув голову. — Иди, делай свое дело.
— Давай, — мягко сказала мне Лилибет, стоя у нижней ступеньки. — Делай то, что у тебя на сердце, Катрина Энис. И быстрее — надо это сделать.
Я снова взлетела по ступенькам и обняла миссис Элду. — Следующий раз не так будет.
Она тихо охнула от неожиданности, а потом стала гладить меня по голове.
Это легкое прикосновение выпустило наружу что-то изнутри меня, что уже долгое время там находилось. Она была вся такая угловатая и мягкая одновременно, и пахло от нее — вовсе не так уж неприятно — табаком и настойкой. Вспомнив о ее больных суставах, я ослабила объятия и слегка отступила.
