Тут я понял: это она взяла меч, и страшно разозлился:
— Что ты с ним сделала?
— Послушай-ка, что я скажу тебе, Давин! Не пытайся отыскать его.
И мы прекрасно поняли друг друга: речь шла о ядовитом змее.
— По-твоему, пусть он убивает наших собак?
Она опустила глаза и не произнесла ни слова.
— Или тебе совсем не жаль Страшилу? Само собой, ведь это было всего-навсего глупое животное! И говорить-то не о чем!
— Я убита этим, как и ты!
— Что-то не заметно!
— Нынче мы ночуем у Мауди. — Только это она и произнесла в ответ. — А рано утром тронемся в путь.
Теперь настал мой черед молчать. Если у меня нет меча, придется пустить в ход лук. Пожалуй, это еще лучше против такого троллева отродья. Когда у тебя лук, нет надобности близко подходить к этому сброду. А если я найду убийцу нынче же ночью, не станет и нужды куда-то уезжать.
Порой мне казалось, будто я сделан из стекла. Мать без малейшего труда видела меня насквозь.
— Не делай этого, Давин! — молвила она. — Ты нужен мне. Что станется со мной и каково, по-твоему, будет девочкам, если он заманит тебя в трясину или на какой-нибудь крутой склон. Нам останется тогда только собрать твои косточки.
— Мама…
— Нет! Не смей! Слушай, что я говорю!
Я не мог ослушаться, когда она говорила тем самым голосом Пробуждающей Совесть… Но и не мог спокойно смириться с этим.
— Только жалкие трусы поджимают хвост!
— Тогда, пожалуй, жалкая трусиха — я, — произнесла мама. — Но будет так, как я сказала!
— Ладно, но почему? Почему?
— У нас нет выбора!
Она отдала мне меч лишь на другой день, когда мы уже собрались тронуться в путь. Я взял его, не говоря ни слова, и забросил за спину, так его легко выхватить, и он не мешал скакать. Что бы там мать ни говорила, мне хотелось держать его под рукой на случай, если этот ядовитый змей Сецуан попытается нам навредить!
Дине полагалось ехать верхом на Шелковой, мне же достался Кречет. Матушка, Роза и Мелли уместились в телеге. Мауди велела мне взять одну из лошадей, принадлежавших Кенси-клану, чтобы не запрягать Кречета, и я выбрал дюжую мышасто-серую кобылу, у которой до сих пор клички не было. Она была одной из тех лошадей, что мы отобрали у дружинников Вальдраку после битвы в Кабаньем Ущелье в прошлом году, так что у меня на нее были такие же права, как и у многих других.
Пороховая Гузка пришел проститься. Он чуть неуклюже похлопал меня по плечу и, видно, не знал, что сказать. И тут я жутко позавидовал Дине, ведь Роза ехала с ней. Один лишь я терял лучшего друга. Но после всех опасностей, в которые я втянул Пороховую Гузку за последний год, он, верно, не многое мог добавить к тем язвам зеленым, которыми грозила ему родная мать. А то еще она грозила сжечь его на костре или оставить без ужина, коли он хотя бы подумает отправиться вместе с нами куда-нибудь. А кто знает Пороховую Гузку, поймет, что для него остаться без ужина — угроза нешуточная!
— Подай весточку, когда узнаешь, где вы в конце концов поселитесь, — сказал Пороховая Гузка. — Может статься, я и навещу вас.
Я кивнул.
— Всего тебе хорошего! — пожелал он.
Пороховая Гузка нахмурил брови так, что они почти сошлись.
— В толк не возьму, почему вы просто-напросто не укокошили этого… ну… этого чернокнижника?!
— Да и я тоже, — ответил я. — Мать говорит, что меч тут бессилен, потому как видеть его нельзя. Но я-то вчера видел его, как тебя.
Все же я не мог до конца обуздать свое желание все время оглядываться по сторонам. Что думала мать, говоря, будто Сецуана видишь, только когда он сам этого захочет? Как близко он может подойти? На вершину холма? К углу овчарни? Есть ли риск, что он внезапно вынырнет прямо под мордой Кречета?
Когда в конце концов дошло до отъезда, мы с Пороховой Гузкой даже не попрощались как следует! Он лишь снова похлопал меня по плечу, и мы поскакали. Мауди, Маунус и Пороховая Гузка остались на дворе, глядя нам вслед. Когда мы добрались до вершины первого холма, я в последний раз глянул вниз на Можжевеловый Ягодник. Доведется ли нам увидеть дом еще когда-нибудь?
Дина скакала верхом за телегой, и вид у нее был такой, будто она вовсе не понимала, что творится вокруг. Посмотрев на нее, я увидел, что она плачет.
— Дина…
Она покачала головой.
— Оставь меня, — молвила она и еще ниже надвинула капюшон плаща, чтобы закрыть лицо.
Для быстрой езды наша телега не годилась, и если даже у мышасто-серой кобылы сил было немерено, все равно ей было нелегко тянуть воз на эти бесконечные подъемы. Солнце уже садилось за Медин-Горой, когда мы с грехом пополам выбрались из Кенси-края.
— А мы не сделаем привал на ночь? — спросил я. — При дневном свете лучше выбирать место для лагеря.
Мать покачала головой:
— Нам надо нынче же добраться до Скайарка.
Скайарк! Это было еще далеко.
— Мама! На это уйдет немало времени…
Она не ответила.
— Пока мы доберемся туда, будет кромешная тьма. Они могут даже не впустить нас в ворота!
Скайарк был крепостью. Я видел, какие там стены, и через них перебраться было не так-то просто.
— Скайарк! — повторила она. — Мы не ляжем спать, пока не окажемся среди стен и людей!
Солнце село. Все труднее и труднее следить за дорогой и объезжать колдобины…
«Не хватало только, чтобы с телеги соскочило колесо, — подумал я. — Тогда нам придется остановиться и возиться с ней во мраке!» Тут я поспешно трижды громко и пронзительно свистнул, чтобы мысль мою не подслушал какой-нибудь насмешливый дорожный дух или эльф. Надо очень остерегаться своих мыслей и желаний в здешних горах. Особенно в потемках.
— Ты чего, малец? — раздраженно спросил Каллан. — Тебе хочется, чтоб вся окрестность услышала нас?
— Прости… — пробормотал я.
Порыв холодного ветра вдруг шумно пронесся над долиной, и я задрожал. Такие внезапные порывы редки в здешних горах, особенно по вечерам и утрам. Однако же я содрогнулся не только от холода. Он был враждебен, этот ветер, он словно желал причинить нам зло. Солнце уже совсем скрылось, и первые звезды — холодные и белые — застыли в небе.
Кречет также терпеть не мог ветер. Навострив уши, он фыркал, а шея и спина коня окоченели.
— Каллан! — позвала мать. — Зажги факел!
— Тогда нас увидят за милю отсюда!
— И все-таки зажги! — велела она. — Во мраке ему легче легкого нас обыграть…
