Против ожидания, с годами Лика научилась сдерживать норов и наконец пристроилась к преуспевающему фирмачу, хотя он был старше ее вдвое. Затем фирмач сделался главой бандитской Семьи, а соответственно поднялся статус Лики. Правда, муженька к тому сроку она возненавидела, но порывать не решалась. Хотя вполне могла бы воспользоваться удобным раскладом, чтоб избавиться от него, оставив себе денежки. Во всяком случае, такой поворот меня бы не удивил – было в ней что-то от не любимых мной пауков… точнее, от паучих.
Уходила от мужа Лика не впервые и не только ко мне. Наверное, тот действительно ее любил, если терпел подобные выходки. Или же ему было плевать, лишь бы супруга достойно представляла Семью на «фуршетах», – я не вникал.
Во всяком случае, в этой борьбе его поддерживала многочисленная родня, тогда как Лика была детдомовской. Впрочем, ее злости хватало на всех знакомых – исключая почему-то меня да, может, еще одного-двух.
– Ты всегда принимаешь гостей в таком виде? – спросила Лика, оглядывая меня с интересом, и прибавила небрежно: – Чего не звонил?
Что тут скажешь? А ничего!
– Нельзя нарушать традиции, – все ж ответил. – Я привык, что звонишь ты.
Ну, объяснение не хуже других. И Лику оно, видно, устроило.
В этот момент в центре столика распахнулся люк, и снизу поднялась платформа с установленными на ней темными бутылками, двумя пузатенькими бокалами, новой коробкой трюфелей и хрустальной вазой, полной миндаля вперемешку с фундуком. Вот так Инесса доставляет мне кормежку, когда я не расположен никого видеть.
– Ого, – радостно воскликнула Лика, – гуляем!
Но разливать вино благоразумно предоставила мне.
– Ну, – спросил я, когда уже открывал коробку, – что наш муж?
– Объелся груш, – отрезала она. – Не хочу о нем.
– А о сыне?
– Подрастает, паршивец. Все больше напоминает папашу. Уже и он за мною следит!..
– За тобой, пожалуй, уследишь… Ты с какого бала сбежала, Золушка? И на какой тыкве прикатила? Как тебя, болезную, крысы-то не загрызли! Без охраны, без денег… И не надоест искушать судьбу?
– А я водиле сунула перстенек, – пробурчала Лика в зажатый меж ладоней бокал. – Он и рад до усрачки.
Гостья хихикнула:
– А тронуть меня… Разве ж они не знают, кто у меня муженек? Это ты смелый: не выгоняешь.
Небольшими, но частыми глоточками Лика расправилась со своей порцией за секунды. Дамам вино, мужикам конфеты – как и положено.
– Как раз смелый не тронет, – возразил я, подливая в опустевший фужер. – Вот трус расплачивается за свой страх полной мерой.
– Какой ты умный! – фыркнула женщина, снова принимаясь за вино. – А почему не богатый?
Ну да, она-то сравнивает не с Лазером. На таком фоне я и вправду блекну.
– Потому что ленивый, – ответил я. – Мне и под пальмой комфортно.
И второй бокал она уже приговорила. «Э! – сказали мы с Петром Ивановичем». А малышка, часом, не алкоголичка? Это ж какие темпы!
– А куда девались волосы? – спросила Лика, дотянувшись до моей груди. – Это был паричок, да?
Вообще не люблю, когда меня касаются посторонние, – но и тут у нас давние традиции. Уж так сложилось.
– Я их вывел, – ответил, наливая опять. – Сейчас это просто.
– По всему телу? – ужаснулась Лика.
– Ниже бровей.
– Господи, зачем? Мне так нравятся волосатые мужчины.
– А я предпочитаю античный вариант. Эдакие живые скульптуры.
Она покосилась на статуи, расставленные по углам, – точные копии шедевров, хотя уменьшенные. Античности тут, правда, минимум – все больше Канова, Фальконе… даже Роден.
– Да ты романтик – кто мог подумать!
– Скорее прагматик. В здешнем климате ни к чему утепляться. И забот меньше. Вот тебе не надоело брить подмышки, ноги, промежность?
– А зачем? – с вызовом спросила Лика. – Моему благоверному даже нравится.
Не знаю, как насчет остального, но подмышки у нее в порядке. И попробовала бы она во всем естестве «выехать в свет»!..
– А ему это затем, чтобы тебя, Красная Шапочка, лучше обонять, – пояснил я. – Иначе можно со следа сбиться, когда сбежишь очередной раз. Небось и под душ загоняет не каждый день?
– По-твоему, я такая свинюха?
– Ну почему «такая»? Есть и ядреней.
Конечно, гостья не обиделась: слишком давно меня знала.
– А это что? – Лика кивнула на высокую, словно бы гранитную плиту, встроенную в дальнюю стену. – В прошлый раз не было.
Из глубины плиты выплывали, одна за другой, призрачные фигуры, медленно обретали объем и краски, несколько секунд упирались в меня печальным взором, то ли вопрошая о чем, то ли призывая, затем снова блекли, растворяясь в сером камне.
– Мой мемориал, – ответил я. – Те, кто уже ушел.
– Господи!.. И ты держишь ЭТО рядом?
– О них надо помнить. Это часть нас. И наш долг им. При жизни редко успеваешь расплатиться.
Потянувшись, Лика промурлыкала:
– Какой ты скучный, право!
И принялась за орехи, словно бы наконец утолила жажду, а теперь можно посмаковать – хорошее вино, разные вкусности. Впрочем, и бутылка уже заканчивалась – хотя я тут ни при чем.
– Скучные живут дольше, – отбрехался я.
– Да зачем? Вот я как подумаю, сколько еще мучиться!..
– А ты не мучайся. Живи с удовольствием.
– Счастливо, да? – съязвила она.
– Ну, на счастье мало кому везет. Но это, как говорится, еще не повод.
– Кстати, сколько тебе уже?
– Возраст определяется не прожитыми годами, а оставшимися, – молвил я. – Не исключено, я моложе тебя – в этом исчислении.
– Кокетун.
– А много ли твоих сверстников сравнятся со мной?
Лучше бы я этого не говорил.
– Может, ты и нужен мне для улучшения породы, – заявила она. – Вот напложу маленьких Шатунят!..
– Как насчет непорочного зачатия? – спросил я.
– А если я сама – порочная?
– Тогда я тебя разочарую.
– «Мой дядя самых честных правил», – нараспев процитировала Лика, дирижируя себе рукой.
– Честных, – поправил я. И повернул на сто восемьдесят: – К тому ж у меня полно болезней, включая фамильные.
– Ври толще, – не поверила она. – У тебя – да болезни?!
– Вот помру, – пригрозил я. – Будете тогда знать.
– Да ты и не болеешь вовсе.
– Скорее всего я загнусь сразу, а не «после тяжелой и продолжительной». Знаешь, как лампочки перегорают?
