Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
– Еще один малыш, – заметил Рудольф Валентинович философически.
– Не обращай внимания… Это чучело мне помогает, – сказала Лидка.
– Да я так… Чисто онтологический интерес, – пояснил свою позицию Белецкий.
– Ставь на табуретки и иди, – грозно распорядилась Лидка по поводу воды.
Игорь водрузил ведра на табуретки, как просила хозяйка, и начал топтаться, переминаясь с ноги на ногу, силясь сказать что-то, выдохнуть и объяснить.
– Еще работы хочешь? Держи, – она вручила ему лопату. – Вскопай грядку. Рядом с теплицей, – и неопределенно махнула рукой в сторону окна.
Игорь проследил направление взмаха и увидел за стеклом пролетевшую ворону. Кинув боязливый взгляд на Белецкого, ушел.
– И откуда этот малыш? – спросил Рудик с теплотой проснувшегося отцовства.
– Из парикмахерской.
– Ты его стригла?
– Вот уж нет. У него волосы не растут.
– Значит, они растут вовнутрь головы, – заметил врач. – Зачем звала меня? Он бы тебя и защитил.
– Этот малыш хуже, чем взрослый. Вообще во! – и Лидка покрутила пальцем у своего виска. – Прицепился… Ходит по пятам. Ну я и нагрузила его работой.
– Ладно, – успокоился врач. – Аллах ему судья. Покажи мне еще раз визитку своего маньяка.
Лидка полезла в сумочку, начала в ней нервно шарить, наконец в сердцах вытряхнула ее целиком. Из нее вывалились губная помада, тушь для ресниц, какой-то окислившийся ключ и несколько канцелярских скрепок.
– Вот он! – в руках у Лидки был зажат кусочек картона.
– Да, – согласился Рудик, заглянув в него. – Действительно, есть странности. Я поначалу и не оценил.
– Именно!
– Пошли, – сказал он, вставая с дивана. – Найдем его контору и раскрутим это безнадежное дело.
– Спорим, что никакой конторы нет в помине?
– Спорим, что я сейчас засну?
И хирург действительно широко зевнул, демонстрируя свои желтоватые клыки, которые могли перегрызть любого, если бы Белецкий водился в саванне и выслеживал бы в кустах заблудившегося натуралиста.
– Погоди… Я только Лешку поймаю, – выдохнула Лидка, как если бы речь шла о бабочке.
Выбежала в коридор. Ее малыш боязливо сидел на велосипедике у входной двери в дом, втянув голову в плечи, будто опасался немедленной жестокой расправы. Лидка подошла к нему и тепло, по-матерински пощупала рукой его штанишки.
– Пойдем со мной, сынуля. Дядя Рудя хочет угостить тебя конфеткой.
– Я не хочу дядю Рудю, – сказал мальчик.
– Но конфетку ты хочешь?
Лешка не сдержался и кивнул головой.
Тогда она властно взяла его за руку.
– А конфетка сладкая? – поинтересовался малыш.
– Слаще пареной репы.
Лидка стянула его с велосипеда и поволокла за руку в комнату. Малыш, подозревая неладное, слегка упирался и тормозил своими желтыми сандаликами, как тормозит лыжник, когда спускается с горы.
Она втолкнула его в комнату. Рудик равнодушно окинул малыша взглядом, потому что не любил детей чисто онтологически: они напоминали ему о хрупкости всего сущего.
– У тебя есть конфетка? – спросила мать гостя на всякий случай.
Тот пожал плечами и отрицательно покачал головой.
И здесь вдруг Лидка сгребла своего сына в охапку. Истошно заорала, да так, что ветер пролетел по избе:
– Открывай шкаф, идиот!
Рудик вздрогнул от неожиданности. Но все-таки догадался, о чем идет речь. Отворил настежь платяной шкаф… Лидка запихнула туда сына, который уже кричал и кусался, как дикий зверек.
– Придержи дверцу!
Нашла навесной замок, всунула его в специально сделанные на шкафу петли и повернула ключом два раза.
Из запертого шкафа раздался сначала плач, а потом вой и стенание, как у заживо погребенных из рассказов Эдгара По.
– Ты сделаешь из него ницшеанца, – сказал Рудольф, с интересом наблюдая за этой сценой. – Темный шкаф воплотится в тяжелый комплекс. Твой сын будет всю жизнь сидеть в сумасшедшем доме или управлять Россией в ручном режиме.
– Пусть управляет, – разрешила Лидка. – Нас-то тогда в живых не будет, верно?
– Как знать, моя милая, как знать, – не согласился с ней врач. – Я, например, собираюсь дожить до ста двадцати лет.
В доказательство своих слов Белецкий надул во рту пузырь из чуингама, и тот громко прорвался, как лопается воздушный шар.
Изнутри запертого шкафа послышались глухие удары. Лидка взяла в руки швабру и в свою очередь дважды ударила ей изо всех сил по дверце. Внутри шкафа всё стихло.
– Совершенно потерянное поколение, – вздохнул Рудик. – Как с ними можно иметь дело?
Глава пятая
Обыденный человек
1
Один поэт, находясь на другой стороне земли, написал, что его маленький дистиллированный город без преступности, нищих, борделей и толп эмигрантов-переселенцев, с университетом посередине и парками по краям вечером превращается в безлюдный, как после атомной войны, пейзаж. Поэт был этим, по-видимому, недоволен, в его словах сквозило вялое отвращение к этой нездоровой стерильности, он страдал одиночеством, и это одиночество делало его значимым в собственных глазах. В том же стихотворении, кстати, есть молочник, который оставляет бутылки молока у частных домов и, когда оно скисает, узнает о смерти хозяина. Белецкий помнил об этом стихотворении, он читал его в молодые лохматые годы, когда интересовался поэзией, тем более запрещенной, и никак не мог взять в толк, почему это оставленное молочником молоко не тибрят те, кому оно нужнее. В факте отсутствия воровства молочных бутылок скрывалась какая-то неправда о человеческой природе, возведенная в норму социальной политики. И сейчас, пробираясь почти на ощупь по вечернему Орлеану, Рудольф Валентинович вспомнил об этом полузабытом стишке, потому что город, по которому он шел, напоминал тот, что описал когда-то опальный поэт: такая же пустота на улицах, как при радиационной угрозе, отсутствие фонарей на окраине, красноватая пыль от осевшего солнца на западе, далекий шум одинокой машины, что катилась из Орлеана в Славгород по пустому шоссе. И только отсутствие молочных бутылок у шлакоблочных пятиэтажек говорило о том, что Рудик был на своей стороне земли. Здесь он родился, рос, получал очень среднее образование, состарился, стал циником и потерял веру в то, что молочник хотя бы однажды поставит у порога его подъезда свежее молоко.
…Он вертел в руке визитную карточку, тупо смотря на нее, словно не умел читать.
– Навалочная, пятьдесят два. А мы где?
– Это дом десять. И всё. Улица кончается, – сказала Лидка.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
