И правда, сумка была пуста.
Никаких документов, никаких денег, даже косметички в ней не было.
На всякий случай я перевернула сумку над тумбочкой и как следует потрясла ее.
На тумбочку выпала какая-то сложенная вчетверо бумажка. Развернув ее, увидела квитанцию из химчистки. Это была большая удача: на квитанции аккуратным ученическим почерком приемщицы было написано, что дубленка турецкого производства принята в чистку у Сережкиной О.Л., проживающей по адресу: проспект Римского-Корсакова, дом четырнадцать, квартира двадцать шесть. Проспект Римского-Корсакова совсем недалеко, можно пойти и попробовать забрать у Сережкиной О.Л. свою сумку. Правда, ее собственную торбочку я ей верну не в лучшем состоянии и без содержимого, но в этом, в конце концов, моей вины нет...
Когда я трясла сумку, мне показалось, что в ней что-то брякало. Кроме квитанции, из нее ничего не выпало, но я решила прощупать как следует, не завалилось ли что-нибудь за подкладку. У меня, во всяком случае, десятки раз проваливались туда разные нужные мелочи.
Действительно, я нащупала под подкладкой что-то твердое, нашла дырку и без труда извлекла сначала жетон для метро, а потом — небольшой плоский ключ. Ну вот, хорошо хоть ключ верну этой самой О.Л. Сережкиной... Интересно, как ее зовут — скорее всего, Ольга.
В любом случае я не собиралась долго здесь находиться: морг — не самое приятное местечко для привлекательной молодой девушки, уж лучше прогуляться до жилища Сережкиной. Санитар Семеныч куда-то пропал, так что можно было уйти по-английски, не прощаясь. Вылезать через окно совершенно не хотелось, я еще не слишком хорошо себя чувствовала и боялась подвернуть ногу, поэтому толкнула дверь и оказалась в большом холодном помещении, заставленном металлическими столами.
Почти на каждом столе лежало что-то, закрытое простыней. Я предпочитала не думать, что это такое — хотя я девушка современная и не робкая, но к покойникам отношусь... как бы это сказать... без симпатии, поэтому торопилась скорее пройти через этот зал и выйти на свежий воздух. Кстати, насчет воздуха. Здесь, в этом ужасном месте, пахло препротивно: к какому-то острому химическому запаху примешивался еще более неприятный сладковатый запах, от которого меня тут же замутило. Я подумала, что так, наверное, пахнет смерть, и еще прибавила шагу.
И вдруг, когда до выхода из покойницкой оставалось всего несколько шагов, рядом со мной раздался негромкий хриплый голос:
— Стой!
Мне бы броситься к двери, выскочить скорее из морга и оставить все эти ужасы позади, но от этого окрика мои ноги приросли к полу, и я застыла на месте, как громом пораженная.
И тут произошла еще более страшная вещь. На ближайшем ко мне металлическом столе что-то зашевелилось, приподнялся край простыни, из-под нее высунулась человеческая рука и схватила меня за плечо. Я чуть было не упала в обморок от страха. От этого удержало меня лишь то, что я представила, как буду лежать на холодном кафельном полу морга среди всех этих оживающих мертвецов... бр! Лучше уж оставаться на ногах!
Я скосила глаза и увидела, что беспокойный мертвец сбросил простыню и приподнялся, У него было синюшное, опухшее лицо хронического алкоголика и крупный нос в красных прожилках. На вид покойнику было лет шестьдесят, причем наверняка пятьдесят из них он пил не просыхая.
Покойник остановил на мне взгляд маленьких красных глазок и мучительно застонал. От этого стона кровь у меня в жилах заледенела. Я часто читала эту фразу в книгах о привидениях и прочей средневековой мистике, но только сейчас поняла, что это такое — когда кровь леденеет в жилах... Надо сказать, ощущение ужасное!
Во всех фильмах ужасов поднимающиеся из гроба мертвецы страшно стонут, но по сравнению с тем, что я услышала сейчас, все эти киношные стоны — просто веселое детское пение на лужайке! В этом стоне была такая непереносимая мука, что мне, честное слово, стало жалко этого покойника, при том, что я, само собой, не чувствовала к нему никакой симпатии.
Я попыталась вырваться из его руки, но он сжимал меня с нечеловеческой силой. Рука его, как и положено руке мертвеца, была ледяной.
— Помираю! — простонал мертвец.
Надо сказать, что трудно представить более глупое заявление в устах покойника. Я хотела ему возразить, что он уже и так умер и умереть второй раз у него вряд ли получится, но язык у меня от страха примерз к гортани, или присох... в общем, я не смогла издать ни звука.
— Помираю! Помоги, дочка!
Интересно, чем я могу ему помочь? Побрызгать на него святой водой? Отслужить по нему панихиду?
Словно поняв, что мне необходимо какое-то уточнение, оживший мертвец едва слышно простонал:
— Пива! Пивка бы бутылочку!
Эта просьба повергла меня в еще большее удивление. Ни в одном рассказе о привидениях, оборотнях и живых трупах мне не приходилось слышать, чтобы они пили пиво. Человеческую кровь — это пожалуйста, но оживший мертвец с банкой «Невского классического», «Туборга» или «Балтики номер пять» — согласитесь, это удивит кого угодно!
И вот, когда я одновременно тряслась от страха и удивлялась, входная дверь морга открылась, и на пороге появился Семеныч.
Увидев ожившего покойника, санитар нисколько не испугался и даже не удивился, как будто ему приходилось наблюдать такое зрелище ежедневно, и укоризненно проговорил:
— Кузя, ну чего ж ты, блин горелый, делаешь? Ты же девушку напугал, а она и так едва живая! Ты зачем ее схватил?
— Помираю! — снова начал «покойник» прежнюю песню. — Помираю! Пивка бы!
— Понятное дело — помираешь! — согласился покладистый санитар. — А нечего было настойку овса растворителем запивать! Выпил бы настоечки — и хорош, самое милое дело, так ты еще этим растворителем усугубил...
— Так не хватило же... — простонал Кузя. — Душа требовала...
— То-то, требовала! — Семеныч укоризненно покачал головой. — А теперь вот маешься! Да еще и девушку напугал!
Кузя наконец отпустил мою руку, и я отскочила подальше от него, все еще трясясь от страха.
— Так он... не покойник? — наконец смогла я задать Семенычу мучивший меня вопрос.
— Кузя-то? Нет, пока что не покойник, хотя я его уж раза четыре с того света вытаскивал! Потому как пьет что ни попадя... а что на столе тут кемарил, так то понятно: устал человек и вздремнул где пришлось. А тут даже культурно: места свободного сколько хочешь, простыночкой накрыться можно...
— Тебе хорошо говорить! — плаксивым голосом проговорил Кузя, спустив ноги с металлического стола. — Тебе тут и родственники, которые понимающие, завсегда угощение принесут, и доктора иногда плеснут спиртика медицинского... буржуй, одно слово!
Я не стала дожидаться, чем закончится эта увлекательная беседа, и скорее выскочила на улицу.
От спертого, удушливого воздуха покойницкой и от перенесенного стресса мне снова стало хуже, но свежий воздух и движение помогли справиться с дурнотой.
