Я быстро взобрался вверх по лестнице и добрался до расположенного наверху этажа. К моему удивлению и упрощению дела, оказалось, что здесь вообще нет входной двери. От абсолютной ветхости она просто соскочила с петель и, вероятно, при сильном порыве ветра опрокинулась. Тем лучше — я мог беспрепятственно войти внутрь, не мучаясь хотя бы техническими вопросами.
Хотя и здесь темнота была единственным квартирантом, я тут же заметил, что квартира на третьем этаже имела больше сходства с моим кошмаром, чем нижняя. Потому что все без исключения помещения были выложены белым кафелем, как общественный туалет. Конечно, кафельная облицовка в большей части была утрачена и покрыта плесенью и пометом, но, несмотря на это, общее впечатление было создано. За исключением обычных, не поддающихся определению нечистот, которые накопились в помещениях в течение многих лет, квартира была пуста. Что касается моих ожиданий по поводу идеального поста наблюдения, они превзошли себя. Пол был повсюду усеян дырками, из которых открывался превосходный вид на нижний этаж. Все вместе выглядело как испещренный воронками бомб ландшафт миниатюрной мировой войны.
Я все дальше продвигался в глубь квартиры и постепенно разглядел колеблющийся отблеск идущего снизу света. Потом наконец-таки вошел в большой зал. Помещение выглядело в точности, как я его себе представлял. Тихонько, как парящий над живыми дух, я прокрался на середину комнаты, туда, где пол провалился и образовал дыру радиусом в метр, и заглянул вниз.
То, что я увидел, сделало бы любого фотожурналиста за одну ночь миллионером, если бы ему посчастливилось сделать хотя бы один снимок с этого ракурса. Вид был невероятный. Около двухсот собратьев и сестер давили, напирали, толкали друг друга к центру этого загаженного помещения, где оголенные концы проводов двух незакрепленных электрических кабелей скрещивались, выбрасывая снопы искр. Почтенного возраста собрат, обладатель белой, сильно распушенной шкуры, этот сакральный дилетант, болтал вздор и периодически прижимал лапой один из кабелей, заставляя его дрожать как рессору, и заботился таким образом о постоянном контакте. Один за другим братья и сестры прыгали над взрывающимся снопом искр возле места контакта. При этом они получали удары тока, опаляли свои шкуры, вертелись как на вертеле. Удары тока бросали их на землю, испуганных и ослабленных, но некоторые, очевидно полные отморозки, получившие недостаточную дозу, хотели по-новому принять мучение. К сожалению, их оттесняли в сторону стоящие за ними душевнобольные, не желающие отдалять безумное удовольствие.
— Во имя брата Клаудандуса! — воззвал пастырь к своим овечкам. — Во имя брата Клаудандуса, который пожертвовал собой ради нас и стал Богом! Клаудандус, о святой Клаудандус, услышь наши страдания, услышь наши голоса, услышь наши мольбы! Прими наши жертвы!
— Прими наши жертвы! — как один голос прокричала толпа.
— Душа праведного Клаудандуса в руках Божьих, и никакое мучение не может коснуться его. В глазах дураков он считается умершим, его кончина рассматривается как несчастье, а его уход от нас — будто гибель. Но он в мире!
— Аллилуйя, Клаудандус в мире! — самозабвенно отвечал хор.
Они вошли в экстаз. Спазматические подергивания и дрожь овладели их телами, и все, казалось, впали в транс. Издавая жалобные вопли и дрожа, свора подбиралась все ближе и ниже к проводам под током. Удары электричеством теперь, похоже, не причиняли совершенно никакого вреда тем, кто касался кабеля. Наоборот, сосредоточенный заряд придавал им мужества и делал еще более безумными. Руководитель секты соединял концы проводов лапой все чаще и яростнее, и вылетавшие из места контакта искры освещали помещение таинственным светом.
— Потому как его мучили по настоянию зла, но надежда его полна бессмертия. Только после малейшего телесного наказания он ощущал великое благодеяние; потому что Бог проверял его и посчитал достойным себя. Как золото в плавильных печах, он испытывал его и принимал как абсолютную жертву ожога. Во время испытания он засиял и как искра пробежал по жнивью. Он будет судить народы и править нациями; Повелитель станет вечным королем! Верующие в него познают истину, и верные будут пребывать в любви возле него; милость и прощение будут ниспосланы избранным.
Истерический визг и вой, усиливаясь, прокатились по толпе, которая, как вышедшая из-под контроля люлька на американских горках, брала курс на вершину аттракциона. Все больше было пораненных, пострадавших, которые, не замечая того, толкали в сторону других. Пострадавшие, наверное, неподходящее выражение. Потому что после того как они получали заслуженные заряды, на их мордочках расплывались счастливые ухмылки.
— Аллилуйя! Клаудандус, спаси нас! — раздавалось со всех сторон, пока мастер расточал свои елейные речи для этих идиотов, и они сходили с ума еще больше.
Явно, явно это великолепное действо было по ту сторону от аристокотов! Секта, которая восхваляла некого Клаудандуса и устраивала в его честь эти убойные сеансы электрошока. Вот и попробуй утверждать, что со времен Бернгарда Гржимека и Жака Кусто природа больше не скрывает в себе тайн.
Клаудандус… Имя, которое подходило святому как корове седло. Какое у него было первоначальное значение? Мои знания латыни теперь, конечно, далеко не те, как в злосчастные времена, когда Густав, находясь в трудном финансовом положении, давал частные уроки тупоголовым третьеклассникам, мысли которых всецело занимали их первые опыты онанизма. Но где-то в затянутой паутиной каморке мозга я разыскал наконец после некоторых усилий латинское слово «claudere», которое обозначало «закрывать». Если «claudereе» инфинитив, то «claudatus» должно быть причастием страдательного залога, что означает «закрыто». И если от «claudere» взять герундий как пассивное отглагольное прилагательное, которое выражает, что чему-то нужно или следует быть сделанным, появляется «claudandus». Имя должно означать примерно следующее: «Некто, кого нужно или следует закрыть».
Некто, кого нужно или следует закрыть! В свете вышеизложенного по-прежнему крайне странное имя для святого или, следуя спутанным обращениям священника, для мученика. Какие жестокие, невообразимые муки должен был принять этот одиозный Клаудандус, чтобы возникла секта? Я понял одно: кто способен на такое деструктивное поведение, тот не церемонится со своим ближним, даже религиозным противником или кем-то, кто высмеивает эту веру. Короче, спятившая толпа была способна на все, даже на убийство.
Подтвердилась эта теория деталью, которую я заметил лишь спустя какое-то время. С тех пор как я устроился наверху, мной все сильнее овладевало волнение, так что и я сам под конец был полностью возбужден. Это длилось какое-то время, пока я осознал: та реакция возникла не только под действием таинственной сцены, но больше из-за химического запаха, который источали стены помещения. Без сомнения, запах усиливал чувства и оказывал будоражащее воздействие на мою породу, как, вероятно, и на людей. Можно было легко представить себе, что кто-то, подстрекаемый этой агрессивной церемонией и взбудораженный химикатами, совершает вещи, которые ни в коем случае не сделал бы в нормальном состоянии.
