Вскочив на лапы, я выгнул самый крутой горб в моей жизни, но скулеж так и не прекратился! Когда некоторые винтики в моей голове перестали интенсивно вращаться и как бы ослабли, я определил исходную точку этого звука, ставшего теперь вполне реальным. Это было как в моем первом кошмаре. Нытье доносилось со второго этажа. Меня удивило, что Густав сам давно не проснулся от этого шума.
Я застыл как каменный и не хотел верить собственным ушам. Правда, пытался утешить себя предположением, что какая-то течная самка зовет к себе поклонников и уже собравшийся вокруг нее мужской хор, переводя дыхание после бега, подвывает, глядя друг на друга. Но тут же во мне заговорила рациональная половина сознания: это не что иное, как крики боли.
Итак, как же теперь поступить? Оставить все как есть означало трусливую капитуляцию и признание, что я упустил важное обстоятельство, связанное с убийствами. И кто возьмется утверждать, что наверху в этот миг не убили кого-то? Ведь все говорило об этом!
Проклятое неуемное любопытство! Мой самый худший грех — любопытство. В мире есть гораздо более привлекательные увлечения и выдающиеся склонности. Некоторые скрупулезно собирают порножурналы и создают каталоги, располагая их по величине напечатанных там девочек. Другие, любители-уфологи, стараются общаться с внеземными существами, и пока однажды их желание не воплотится, врач в больнице, занимающийся такими случаями, вновь и вновь побуждает их докладывать об удивительной встрече. Многие рисуют и навязывают свои «картины» друзьям в качестве подарков ко дню рождения, в полной уверенности, что люди особенно порадуются самоделке. Многие жертвуют свое семя. Многие — очень многие — знатоки алкоголя ежедневно продолжают свое самообразование… Ах, да мало ли на свете увлекательных хобби! Я же устроен так, чтобы совать свой чувствительный нос туда, где опаснее всего, и получать за это одно и то же.
Жалобный вой тем временем стал громче. С дрожью в ногах я проскользнул в прихожую. Я отдавал себе отчет в том, что эта разведка может иметь трагические последствия, ведь я абсолютно не ориентировался наверху. Если же я, с другой стороны, останусь здесь, внизу, и буду слушать эти вопли, то медленно, но верно сойду с ума от любопытства и угрызений совести. Итак, я решился со свойственной мне непреклонной целеустремленностью разобраться в тайне, пусть мне это даже дорого обойдется.
Так как Густав забыл — неподражаемая дебильность! — закрыть входную дверь, то для меня не составило труда встать на задние лапы, нажать передними на ручку и легко отворить ее.
На лестнице было не видно ни зги. Хотя моим глазам достаточно всего лишь шестой части освещения по сравнению с тем, что требуется людям, чтобы воспринимать те же детали движений и очертаний, но положение дел было таково, что распознать снаружи что-либо конкретное было невозможно. Но это не значило, что вообще ничего было нельзя «разглядеть»![11]Усы тихонько вибрировали, и в моем представлении возникла, правда, нечеткая, но достаточная для моих целей диаграмма, состоящая из различных колебаний воздуха, которые сообщало окружающее меня пространство лестничной клетки.
Медленно я поднимался наверх по ступеням, все ближе и ближе к так действующему на нервы, непрекращающемуся скулежу. Когда на лестничной клетке после поворота направо на сто восемьдесят градусов вдруг стало светлеть, как в моем кошмаре, меня едва не стошнило от страха и напряжения. Единственным отличием от сна было то, что из щели приоткрытой двери шел не ослепляющий свет, а пробивались отчаянно дрожащие блики, немного похожие на те, что возникают при сварке. Потом освещение пропало, и все снова погрузилось в абсолютную темноту.
Чудовищнее всего были звуки. Крики боли, издаваемые чуть ли не мелодично — точнее, дисгармоничные, — неслись по всему зданию, накрывали друг друга или сменялись как пение псалмов.
Неприятный запах химикатов, на который я обратил внимание сразу по приезде, тоже стал интенсивнее; не было необходимости прибегать за помощью к Я-органу, здесь можно было вдыхать его полной грудью. К нему примешался запах разложения пустых, разрушенных квартир.
Наконец я оказался перед дверью. Осторожно поднес нос к дверному косяку и рискнул бросить взгляд внутрь. С этого момента все происходило иначе, чем в моем кошмаре, и гораздо хуже! Мне в нос ударил запах сотни собратьев. Я едва мог видеть их, так как они располагались гораздо дальше в большой комнате, а я мог видеть лишь темную прихожую. Но оттого, что дверь в это помещение стояла широко раскрытой, я мог слышать продолжающееся неистовство, топот и ощущать их запах. К крикам боли присоединился теперь мощный бас, который, по-видимому, торжественно говорил какую-то важную речь, смысл которой я все же не смог понять.
О Боже, куда я попал? К свидетелям Иеговы? Я задался вопросом, что произойдет, если я просто присоединюсь к собравшимся, и ответил себе, что, естественно, ничего не произойдет, потому что я скорее захочу поцеловать собаку, нежели пройти в центр. Сама мысль об этой дерзости заставляла мою фантазию цвести буйным цветом, воображение перекрывало все, что то до сих пор могло извлекать из ничего, как фокусник. Любопытство тут, любопытство там, но я еще находился в полном здравии и трезвом рассудке и не думал во сне о том, чтобы войти в помещение, где собрались сотни этих одичавших скотов, с радостью убивающих друг друга, причем священник составлял им компанию, бубня назидательную проповедь.
Я было хотел незаметно покинуть наблюдательный пункт, как мой взгляд упал на потолок прихожей. Наверху за все годы, которые разрушался дом, образовались импозантные дыры, через которые можно было заглянуть на третий этаж. Само собой разумеется, что-нибудь рассмотреть было невозможно, потому что в расположенной там квартире царила полная темнота. Но я предположил, что и потолок комнаты, в которой проходила «вечеринка», испорчен. Итак, мне оставалось только подняться наверх, чтобы занять место в ложе на шоу с привидениями на втором этаже. Если мое предположение подтвердится, то я смогу преспокойно наблюдать за происходящим сверху и лакомиться поп-корном без риска быть застуканным бандой убийц.
