– Да. На нем присутствовали епископ Саламанки, писатель-роялист Хосе Мария Пеман, жена Франко донья Кармен, а также и Мильян Астрай.
Рюмон видел фотографии Мильяна Астрая. Этот генерал, основатель испанского Иностранного легиона, в молодости потерял на войне левую руку и правый глаз и носил черную повязку. Зубов у него почти не было, и лицо его на фотографиях, где он улыбался, выглядело как череп.
– Когда началась война, Унамуно посчитали сторонником Франко, и республиканское правительство уволило его с должности декана, не правда ли?
– Совершенно верно. Однако правительство армии мятежников, которое находилось в Бургосе, сразу восстановило его в должности. Правда, после стычки с Астраем его снова уволили.
– Так, значит, ссора зашла довольно далеко?
– Дальше некуда. Не могу ручаться во всех деталях, но, насколько я помню, все началось с того, что один профессор, кажется, его звали Мардонад, в своем выступлении ругал басков и каталонцев. Кто-то в толпе начал вопить: «Вива ла муэрте!»[14]Эта фраза была тогдашним боевым кличем мятежников. Мильян Астрай тоже откликнулся и закричал «Эспанья!». Дальше кричала уже вся толпа: кто «Уно!»,[15]кто «Гранде»,[16]и вскоре гремела уже вся аудитория. И вот, когда атмосфера в зале была накалена до предела, на кафедру поднялся Унамуно.
– О чем же он говорил?
Куниэда слегка пожал плечами:
– Это было так давно, что деталей мне уже не вспомнить. Одно знаю точно – в выступлении он критиковал Мильяна Астрая. Генерал в прежней войне потерял руку и глаз. Унамуно сравнил его с другим калекой, Сервантесом, и, отметив важную роль генерала в последних событиях в Испании, сказал, что проблема Астрая состоит не в его физической ущербности, а в моральном разложении. Генерал рассердился и с криком «Муэран лос интеллектуалес!»[17]бегом поднялся на кафедру и подошел вплотную к Унамуно. Ну а дальше опять пошла волна воплей «Вива ла муэрте!».
– С Унамуно ничего не случилось?
– Приспешники Астрая приставили к нему ружья. Я сидел как на иголках, волнуясь в ожидании того, что же случится дальше, когда жена Франко донья Кармен решительно подошла к ним, встала между Астраем и Унамуно и, взяв последнего за руку, помогла ему спуститься с кафедры. Если бы она тогда не выручила Унамуно, ему бы это с рук не сошло. Но все равно в конечном счете эта лекция стала его последней.
Тикако вздохнула:
– Я и представить себе не могла, что в жизни Унамуно была такая страница.
Куниэда кивнул:
– Унамуно не любил как большевизм, так и фашизм. Я думаю, что ему было неприятно, когда его относили к тем или другим. Насколько я знаю, из-за этой истории его посадили под домашний арест, и в конце того же года он умер.
Рюмон допил свой кофе и переменил тему:
– Я вот слышал, что в тысяча девятьсот тридцать шестом году, то есть осенью одиннадцатого года эпохи Сева, один японский военный ездил в Саламанку, чтобы осмотреть передовую линию армии Франко. Вы об этом ничего не знаете?
Куниэда усмехнулся:
– Вы, наверное, имеете в виду господина Нисиура? Ну как же мне не знать, помилуйте, это же я как раз и был тогда его проводником.
Рюмон снова онемел от изумления. Рассказ бывшего дипломата поражал его все сильнее.
Нисиура Сусуму во время войны в Тихом океане служил главой секретариата и начальником отдела военных действий при министре сухопутных войск Хидэки Тодзё, а после войны был назначен первым председателем открывшегося тогда музея военной истории при Академии обороны.
Тогда, в 1936 году, Нисиура служил в ранге капитана в штабе французской пехоты.
Когда в Испании началась гражданская война, Нисиура по приказу генерального штаба переправился на корабле из Гавра в Португалию, в Лиссабон, затем пересек испанскую границу и прибыл в Саламанку. Шла осень 1936 года.
Нисиура осмотрел линию фронта со стороны мятежников, изучил военную тактику русских, которые руководили правительственной армией, и, кроме того, исследовал технические данные русского вооружения и танков. В то время отношения между Россией и Японией были напряженными из-за маньчжурского вопроса, и, естественно, Японии была необходима информация о стратегии и оружии русских.
Нисиура вернулся в Японию в следующем году и составил донесение под названием «Подлинная картина испанской смуты», в котором описал все увиденное и услышанное в Испании, и представил его в главный штаб. Рюмон одно время через родственников Нисиура и музей военной истории пытался найти этот документ, но успехом его поиски не увенчались.
В самых общих чертах Рюмон узнал о его жизни в Испании из стенограммы одного из заседаний научного общества, занимающегося изучением источников, связанных с историей Японии новейшего времени.
Рюмон поведал собеседнику о стенограмме:
– К сожалению, в стенограмме капитан Нисиура ни разу не упомянул вашего имени. Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь о его пребывании в Саламанке?
Куниэда отпил немного кофе.
– Мне помнится, господин Нисиура приехал в Саламанку в начале ноября одиннадцатого года эпохи Сева. Он остановился в гостинице «Гранд Отель» и чрезвычайно энергично взялся за дело. Он прекрасно владел французским, однако испанского не знал, и поэтому я помогал ему как переводчик, объяснял положение в стране и тому подобное. Он же, в свою очередь, делился со мной своими еще свежими впечатлениями о военном путче двадцать шестого февраля в Японии.[18]
Одиннадцатый год эры Сёва.
В том году в Японии произошел армейский мятеж двадцать шестого февраля и нашумевшее дело Абэ Сада.[19]Неспокойно было и на внешнеполитическом фронте. Так, именно в том году был заключен антикоммунистический договор с Германией, с каждым днем все громче становился тяжкий грохот сапог японского милитаризма, страна была на пороге новой, тревожной эры.
Рюмон заглянул собеседнику в глаза:
– Я слышал, что капитану было очень трудно получить разрешение на осмотр линии фронта. В конце концов, как мне говорили, ему удалось уговорить посла Германии, с которой Япония заключила антикоммунистический договор, оказать давление на Франко.
