Остальные знакомые мне лица принадлежали женщинам, самым красивым из тех, кого я когда-либо видел. Если честно, в жизни Элизабет Хокинг выглядела намного прекраснее, чем на киноэкране. Интересно, что, начав сниматься в одно время с Мэри Маргарет Флендерс, она совсем не добилась взлета. Для взрывных и сексуально насыщенных ролей, «сделавших» карьеру Мэри Маргарет, Элизабет Хокинг выглядела слишком рафинированной – или слишком невинной. Мэри Маргарет Флендерс, напротив, обладала своего рода блестящей привлекательностью, заставлявшей желать, ждать и любить те моменты, когда она появлялась на экране.
Элизабет Хокинг была рядом с человеком, мне незнакомым. Им оказался Мелвин Шоренштейн, возглавлявший крупнейшее в киноотрасли агентство «Юнайтед криэйтив менеджемент», или «ЮКМ». Шоренштейн представлял интересы Элизабет Хокинг. Он также представлял Мэри Маргарет Флендерс, о чем не замедлил мне сообщить. Шоренштейн энергично потряс мою руку.
– Стэнли не делал этого, – произнес он, быстрым взглядом окидывая столпившихся вокруг нас людей. – Можете мне верить. – Не отпуская мою руку, он убежденно повторил: – Стэнли не делал этого. Верите ли, он ее любил…
Сразу за Шоренштейном, дожидаясь, когда он отойдет, стояли двое. Приятная пара слегка за сорок – продюсер Уильям С. Помрой и его жена Эстела, писательница. Помрой смутно кого-то мне напоминал. Позже я вспомнил: его отец был выдающимся, уважаемым всеми сенатором из Мичигана, женатым на дочери одного из первых, а теперь легендарных деятелей автомобильной промышленности. Я тут же вспомнил, что говорил Рот о привилегированных сынках богатых родителей, старавшихся войти в кинобизнес. Впрочем, Помрой мог добиться всего и сам.
Легонько взяв за плечи, Льюис Гриффин повернул меня к высокому, ладно скроенному пожилому человеку лет семидесяти на вид, с длинными седыми волосами и голубыми, будто удивленными глазами. Его волевой рот застыл в недоуменной улыбке. Казалось, он заранее готов к действию, уверенный, что честные намерения и доброе сердце, как всегда, одержат победу.
– Вы Роберт Мэнсфилд!
Обнаружив, что стою лицом к лицу с кумиром моей юности, я выпалил это прежде, чем успел оправиться от изумления.
– Да, – ответил он, пожимая руку так, словно мы были старыми друзьями и давно не виделись. – Да.
Повторив, он от души расхохотался.
Смех тут же прекратился, и Мэнсфилд напряженно уставился на меня.
– А вы…
– Джозеф Антонелли, – вполголоса назвался я, как будто Мэнсфилд знал, но случайно позабыл мое имя.
– Ах да, – незамедлительно просиял пожилой актер. – Джозеф Антонелли. Да, да… Чудесно, просто замечательно!
Дважды пожав мою руку, Мэнсфилд потерял ко мне всякий интерес, переключив внимание на жену – обаятельную латиноамериканку примерно одного с ним возраста. На мгновение оторвав взгляд от мужа, она подарила мне очаровательную улыбку.
– А вот две прелестные женщины, – сказал Гриффин, обняв дам за плечи. – Кларисса, моя жена, и Ребекка Уирлинг.
Занятый разговором с Джули, Майкл Уирлинг сидел за столом – единственный из всех, кто не подошел меня поприветствовать. Я не удивился этому обстоятельству, бросив в сторону Уирлинга более внимательный взгляд. Он оказался тем самым человеком, что заглянул к Стэнли Роту, когда я восседал в его кабинете. Как только я занял место, нас представили друг другу через стол. Ответом Майкла Уирлинга был короткий вежливый кивок. Отвернувшись, Уирлинг продолжил беседу с Джули Эванс, которая сидела справа от него.
Гостиная выходила на широкий двор, посреди которого располагался прямоугольный пруд, полный кувшинок. По воде легко скользила пара белых лебедей. Званый ужин обслуживали три молчаливых официанта. Четвертый появлялся словно ниоткуда лишь для того, чтобы наполнить бокалы.
– Итак, мы получили шанс встретиться с Джозефом Антонелли, – начал Гриффин, как только гости принялись за салат. Затем обратился ко мне: – Мистер Антонелли, интересно услышать, что вы скажете об этом деле. Что, по вашему мнению, произойдет дальше, и останется ли Стэнли в тюрьме до начала процесса? – Гриффин замялся. На его губах появилась смущенная улыбка. – Все это немного неловко… Боюсь, случившееся касается нас всех.
Судя по интонации, Гриффин предполагал, будто я расскажу все, что знаю и что думаю о деле. Не успев раскрыть рот и выразить свое замешательство, я услышал знакомый голос, когда-то давно будивший мое воображение.
Роберт Мэнсфилд объявил:
– Знаете, ведь Боги тоже едва не убили… В тот раз, когда он впервые увидел Лорен. Она стала его третьей женой… Или второй? Майо, Майо Мето. Да, так ее звали. Господи… Никогда не понимал, зачем он женился. – Подавшись вперед, Мэнсфилд положил на край стола напряженные руки. Медленно водя глазами по сторонам, он продолжил: – Она не казалась привлекательной. Однажды вечером Боги вернулся домой из какой-то больнички для алкоголиков на бульваре Сансет… Название теперь не помню. Туда обращалось много ребят, решивших на время завязать. Боги вернулся домой, а Майо была дома – и пела… Она пела, только подумайте: «Ты соблазнительный»! Такая вот песня. Конечно, ведь она всегда это пела! Не потому, что нравилось, скорее как предупреждение. Предупреждала, что она сейчас сделает. Ну, что-что, а это она сделала как надо. Пропела «Ты соблазнительный», держа за спиной кухонный нож, а потом кинулась на Боги. Но до цели не достала, то есть с первого раза. Боги увернулся. Хотел сбежать, но Майо его догнала и полоснула по спине. Боги очнулся на полу и увидел врача. Тот сказал, что лезвие вошло неглубоко и рана неопасная. Потом Боги снова потерял сознание. Не слишком похоже на кино, верно? – Мэнсфилд взглянул на меня, и на его лице появилась знаменитая недоуменная улыбка. – Любите ли вы кино? – спросил он, улыбнувшись. Теперь актер казался одиноким и потерянным.
– Да, я люблю кино. Хотя должен признать, что раньше, когда вы еще снимались, я любил кино гораздо больше. Те старые фильмы – самые любимые. С тех пор не видел ничего лучше.
Вдруг что-то вернулось, и на секунду я увидел прежнего Мэнсфилда. Его глаза просияли. Но это была не благодарность, скорее – знак взаимопонимания или признания факта, к которому мы относились одинаково.
Подали главное блюдо. Майкл Уирлинг, еще не сказавший мне ни единого слова, прервал светскую беседу с актрисой Элизабет Хокинг. Неожиданно приятным, хорошо поставленным голосом он произнес:
– Мистер Антонелли… Льюис спрашивал, как вы оцениваете ужасную ситуацию, в которой мы оказались. – Уирлинг сидел, покачивая над столом сложенными вместе ладонями. Сплетя пальцы и сжав губы, он изобразил вежливую улыбку. Казалось, Уирлинг оценивал меня с истинно бухгалтерской точностью. Он бросил взгляд в конец стола, словно подав Гриффину сигнал, что сказанное касается и его, и продолжил: – Если позволите, я проясню кое-что. Когда Мэри Маргарет… – О гибели актрисы Уирлинг сказал дипломатично. – Когда Мэри Маргарет умерла, до завершения съемок ее последнего фильма оставалось всего несколько дней. Студия вложила в картину сто миллионов долларов.
