Общая площадь крепости не менее четырехсот квадратных метров. Живет в ней, как правило, одна семья. Такие вот жилищные условия были у жителей кишлака Калашахи.
Меня окружает толпа ребятишек. Сначала пугливо, держатся на расстоянии. Я подзываю старшего, мальчугана лет восьми. Спрашиваю, как его зовут? Мальчишку зовут Абдул. Протягиваю ему гость ирисок. Прошу разделить между ребятишками поровну. Это разумно. И по-взрослому. Абдул переполняется чувством гордости. Уходит к ребятам, там моментально возникают шум и гомон. Я знаю, что сейчас важно не переиграть. За мною следят десятки глаз. Добиться уважения афганцев крайне сложно. На это может уйти не один день. А потерять его можно в один миг. И навсегда. Но я так же знаю, что афганцы очень любят детей. Не учитывать это нельзя.
Мы заходим с Хасаном на его пост. Это старинная полуразвалившаяся глинобитная крепость на окраине кишлака. Знакомлюсь с его четырьмя бойцами. Хасан называет их сарбозами — солдатами, но ополченцы поправляют своего командира. Мы — аскеры (герои). Вид у этих героев достаточно жалкий. Интересно, почему, в отличие от ополченцев, душманы выглядят так грозно? У меня закрадывается подозрение, что при появлении духов отряд Хасана разбежится в одно мгновение.
Я прошу собрать старейшин кишлака. Ждать их приходится недолго. Старикам и самим интересно, что здесь происходит. Мы садимся пить чай. За чаем любая беседа течет легче. А разговор предстоит серьезный. Душманы продолжали минировать дорогу между Тотаханом и 9-й сторожевой заставой. Прямо под носом у поста самообороны. На этой неделе там подорвалась одна машина с дивизии и одна БМП с 9-й заставы. С этим надо было что-то делать.
Старики смотрели на меня настороженно и молчали. Я начал разговор издалека. Как узор старинного персидского ковра он вился красочный и пестрый. И только ковродел знал, каков будет его рисунок.
Есть такое понятие «Восточный базар». Это когда покупатель заходит в лавку, дукан (духан по-местному), и спрашивает цену приглянувшейся вещи. Дуканщик не продаст товар такому покупателю. Или продаст втридорога. Потому что это плохой покупатель и плохой человек. Хороший покупатель поздоровается, поинтересуется здоровьем. Спросит, как обстоят дела, как идет торговля? Пожелает удачи в делах и расскажет новости большого мира. Вечером дуканщик расскажет эти новости своей жене. Жена приготовит вкусный ужин, и всю ночь будет любить своего мужа горячо и страстно. Потому что нельзя не любить такого умного и знающего мужа. А утром, набирая из арыка воду в кувшин, жена расскажет услышанные новости своим подругам и соседкам. Соседки и подруги будут удивленно цокать языками и завистливо смотреть ей вслед.
За этот взгляд, за вкусный ужин, за жаркие страстные ночи дуканщик предложит покупателю самую низкую цену. Потом поторгуется и снизит её еще немного. Ибо так принято на Востоке. И останется с прибылью. Ведь без прибыли нет торговли. В стране, где нет телевидения, а газеты продаются лишь в столице, новости можно узнать только от путников. Для них всегда открыта дверь дукана.
Я поздоровался с аксакалами. Рассказал о последних новостях в мире. Взгляды стариков начали постепенно оттаивать. Я был «правильным покупателем». Я знал их обычаи. Я не называл аксакалов саксаулами. Это подкупало. Постепенно разговор оживился и перешел на дела насущные. Я заговорил о минах. Мне объяснили, что мины устанавливают душманы. Возможно, что этими душманами были именно эти старики, но только ночью. Не днем. Как истинные оборотни они меняли свое обличье в зависимости от времени суток. Но говорить с ними на эту тему было бесполезно.
Оборотня словом не убьешь. Были у меня сомнения насчет чеснока и осиновых кольев. Чтобы бороться с оборотнем, нужно самому стать оборотнем. Я прикинулся овечкой. Сказал, что человек я новый и с душманами пока едва ли справлюсь. А вот дорогу придется охранять. Либо афганцам, либо нам, шурави. Они спросили, в чем разница? Разницы практически не было. Если дорогу будут охранять афганцы, ею будут пользоваться афганцы и шурави. Если дорогу будут охранять наши сторожевые посты, проход для афганцев по этой дороге будет закрыт.
Под шкурой беззащитной овечки блеснули волчьи клыки. Старики это сразу почувствовали. Аксакалы почувствовали силу. Силу они уважали. Все это было большой военной хитростью или маленьким обманом. Я не мог запретить афганцам пользоваться дорогой. Не имел такого права. К счастью, они этого не знали. Старейшины прикинули, что им выгоднее: установка мин или кратчайшая дорога к соседнему кишлаку. Дорога была важнее. Вопрос с минами был улажен. Мы расходились довольные друг другом. Я не перегнул палку: чужестранец и иноверец не мог ничего приказывать гордым и свободолюбивым афганцам. Решение было принято старейшинами. Просто я подвел их к нужному решению. Старики это прекрасно поняли. Они ненавидели чужестранцев, но уважали сильную руку и сильную власть.
Я попрощался со старейшинами. Хасан осторожно взял меня под руку.
— Командиру надо увидеться с одним человеком. С очень уважаемым человеком.
Из сбивчивых объяснений Хасана я понял, что этот человек — хозяин кишлака. Неужели настоящий бай? Или султан? Это было не так важно. Главное, что я все еще не встретил Шафи. Ни один из старейшин не подходил под данное мне описание. Мы подошли к одной из крепостей. Она заметно отличалась от других. Каким-то неуловимо легким изяществом. Мы вошли во двор. Мужчина атлетического телосложения средних лет устанавливал новый тандыр (печь в виде большого глиняного кувшина для выпечки лепешек). Светло-коричневая длинная рубаха, аккуратная скандинавская бородка. Не узнать его было невозможно. Шафи задумчиво посмотрел в нашу сторону. Вытер руки о рубаху. Пригласил в дом.
Меня впервые в жизни назвали «саибом» — господином. Но я не заблуждался на этот счет. Здесь очень важна была интонация. Еще в Москве я обратил внимание, что в штабах служат три категории полковников: Товарищи Полковники (их звания и фамилии произносят с подобострастием), товарищи полковники (просто полковники) и эй-полковники.
Интонация Шафи показывала, что я для него просто полковник. Обращается он ко мне с уважением, которое обычно оказывается гостям, но подобострастия в голосе не было. Мы прошли в одну из комнат первого этажа. Расселись на небольших циновках. Девушка в длинной, ярко-синей, парандже поставила перед нами огромные блюда с угощением (это немного странно, ведь обычно в домах афганцев женщины не показываются на глаза посторонним). Под паранджой на мгновение мелькнули щиколотки маленьких стройных ножек. Дымящийся плов из длинного китайского риса с изюмом, сочные дольки дыни и арбуза (арбуз был непривычного светло-зеленого цвета), миски с чем-то похожим на соус или подливку к плову. Медные подносы с нежными кусками баранины. Запеченная утка и несколько перепелок. Суп-шурпа из мяса и лука с пряностями. Большие куски курута — высушенного на солнце сыра из овечьего молока. Горячие пшеничные лепешки. Да чтоб ко мне всегда обращались как к «просто полковнику», лишь бы так кормили! Зеленый чай в небольшие фарфоровые пиалы подливает сам Шафи.
Правила хорошего тона требуют отведать угощения и похвалить его. Я наверное очень воспитан — ем в две руки и три горла. С превеликим удовольствием. Все действительно очень вкусно. Мои похвалы блюдам звучат не слишком часто, зато как искренне! Хозяин довольно посмеивается — ему приятен мой аппетит.
