на средину храма. Фарисеи поняли, что тот желает совершить исцеление, и начали рассуждать: можно ли творить добро или зло в субботу? Не погубит ли души спасенное тело?
– Продолжай, продолжай, Каиафа, – поторопил сделавшего паузу рассказчика Пилат, которого внезапно охватил интерес к событиям в храме.
– Иисус с гневом обратился на фарисеев, скорбя об ожесточении их сердец, затем приказал больному протянуть иссохшую руку. И обе руки стали одинаковые.
– В мгновение он излечил больную руку?! – воскликнул изумленный Пилат.
– Он сделал это в субботу, в храме, при стечении народа, – не обратил внимания на удивление прокуратора Каиафа. – Да разве нельзя было исцеление отложить до следующей недели, следующего дня? Ведь человек много лет не мог пользоваться рукой, и несколько дней ничего бы не изменили…
– Этому человеку место в императорском дворце, среди лучших врачей империи! – воскликнул прокуратор.
– Да разве ты не видишь, Понтий Пилат, что Иисус именно того и добивается: сначала получить известность и славу, а затем разрушить наш мир – мой и твой мир. Он уже принес в Иудею раздор. Фарисеи составили заговор со сторонниками Ирода с целью погубить Назарянина. Но Иисус с учениками удалился к морю, и за ними последовало множество народа из Галилеи, Иудеи, Иерусалима, Идумеи. И живущие в окрестностях Тира и Сидона присоединились в великом множестве. Там Иисус продолжал исцелять; достаточно было прикоснуться к нему, чтобы избавиться от страшных язв.
Да! Он обладает некой неведомой силой, но она не от нашего Бога. Иисус смеется над книжниками-фарисеями, которые из столетия в столетие передают мудрость предков и правила существования, данные нам свыше. Он нигде не учился, не познал наших законов, но смеет проповедовать и оскорблять наших старейшин. Его слова расходятся с Ветхим Заветом, и потому сей проповедник – смутьян и бунтовщик.
– Чего ты желаешь от меня? – совершенно отказывался понимать первосвященника римлянин.
– Его необходимо навсегда убрать из этого мира, – непривычно прямолинейно и сурово промолвил всегда скользкий первосвященник.
– Ты желаешь, чтобы мои когорты воевали с разноплеменным сборищем? Ты желаешь, чтобы мы уничтожили того, кто совершает чудеса? Чтобы римлян возненавидел весь Восток? – подозрительно произнес Пилат. – А ведь по части преждевременной кончины неугодных… вам нет равных. Помнится, так никто и не ответил за убийство римских легионеров, на которых указала иудейская девушка.
– Слишком поздно, – сокрушенно промолвил Каиафа. – Простое убийство ничего не изменит, но принесет лишь ненависть по отношению к нам, как ты заметил. Его уже почитают как Бога, а после смерти объявят, что он ушел на небеса.
– Да так ли опасен человек, творящий добро? – неуверенно спросил Пилат.
– Это и есть самое опасное. Помогая, он притягивает к себе бесчисленное множество людей, которых может в любое время поворотить в нужную ему сторону. Его необходимо уничтожить руками самих иудеев. Все должны убедиться, что это человек, а не Бог; что, как все смертные, он страдает и умирает, что отправляется в обычную могилу, а не на небо. Он не должен жить после смерти.
– Возможно, ты и прав, – начал колебаться прокуратор, – но закон требует для суда настоящее преступление. Ты верно заметил, Каиафа, что многие люди в детстве и юности обнаруживают дурные задатки, и чаще всего они вырастают плохими гражданами, но это не повод судить их за будущие преступления.
– Разве мало того, что этот человек грозился разрушить Иерусалимский храм?
– И сколько камней он вынул из основания храма? Какая часть его рухнула?
Каиафа молчал. Про опасность этого человека для Иудеи он все рассказал, и повторяться не хотелось. Первосвященник собирался с мыслями, но уставший прокуратор не позволил ему делать это долго.
– От меня что нужно первосвященнику? – повторил однажды уже заданный вопрос Пилат.
– Всего лишь исполнить свои обязанности. Судить преступника и определить ему меру наказания.
– Если человек виновен, то он не избежит наказания, – пообещал прокуратор. – Однако я не услышал ничего, что бы могло составить обвинение. Помощь людям достойна лишь похвалы.
– Его вина будет доказана так, как требуют твои законы, – в свою очередь, пообещал первосвященник.
Пилат достаточно хорошо знал собственные законы. Он согласно кивнул головой, однако при этом, не удержался: наивность Каиафы вызвала презрительную ухмылку прокуратора.
– Еще одна просьба… – не унимался первосвященник. – Считаные дни остались до главного иудейского праздника – Пасхи. Иисус непременно должен быть осужден и вычеркнут из числа живых до этого праздника.
– К чему такая спешка, дорогой гость? – искренне удивился прокуратор.
– На Пасху в Иерусалим приходят иудеи со всех концов земли. Пророк из Назарета непременно будет пытаться удивить народ своими чудесами. И до сих пор силы, враждебные Иудеи, помогали ему обманывать народ. Теперь представь, дорогой Понтий Пилат, что произойдет, если Иисусу удастся завоевать сердца не только жителей твоего прокураторства, но и паломников из Рима, Александрии, Антиохии, Эфеса… Иудеи пойдут войной против своих братьев. Этот мессия ввергнет мир в хаос. Хуже всего, что его последователи не признают чужих богов; и эта ненависть будет поднимать мятежи по всей Римской империи. – Каиафа упрямо рисовал жуткую картину, однако прокуратору почему-то вспомнилось, с какой неохотой и брезгливостью первосвященник переступал порог его жилища, с каким отвращением отводил глаза в сторону, когда на его пути оказывалась статуя Марса.
– Тебе будет нелегко управиться в столь кроткий срок, – лишь притворно посочувствовал Пилат.
И они расстались: один с полной уверенностью, что римлянин поможет уничтожить врага; второй, с той же уверенностью, что не будет этого делать, но, наоборот, постарается сохранить человека, обладающего необыкновенным даром. Впрочем, Пилат надеялся, что первосвященнику не удастся надеть кандалы на человека, пользующегося таким почетом в Иудее, и рассматривать вопрос не придется из-за отсутствия обвиняемого.
Понтий Пилат недооценил первосвященника Иудеи, возможностей его родственников и приближенных, хотя часто сталкивался с весомыми результатами их деятельности.
Могущественный садддукейский клан недолюбливали как иудеи, так и римляне. За полтора десятка лет до описываемых событий первосвященник Анна (Ханан бен Шет) был смещен римлянами. Избавиться от соперника таким простым способом не удалось. Анна продолжал незримо править Иудеей через многочисленных родственников, нынешний первосвященник – Каиафа – приходился Анне зятем. Прежний владыка душ настолько явно и часто исполнял обязанности Каиафы, что иудеи часто говорили «наши первосвященники», хотя эту должность по закону обязан исполнять один человек.
Схваченного с помощью предательства Иисуса судил Малый Синедрион, состоявший из 23 человек. Священники и старейшины – все они принадлежали к клану саддукеев. Не было даже фарисеев. Хотя последние также были бы рады избавиться от нового проповедника, но слишком уж щекотливый вопрос решался. А все важное привык решать сам Анна в тесном кругу приближенных.
И среди единомышленников Анны были
