в баре плечом к плечу, мы говорили на густом и липком языке кухни, языке сезонов и градусов, жестокости и тонкости, строгости и щедрости. Наш разговор был оливкой в перепеле курице павлине ягненке свинине безумном блюде эпохи Возрождения. На барной стойке из вулканического камня то в моем, то в его логове наши руки лежали всего в нескольких сантиметрах друг от друга, и я смотрела на его профиль. С момента нашего знакомства прошли годы, но знала ли я его по-настоящему? За это время я, кажется, поняла одну вещь: вражда тоже объединяет людей, ссора привязывает нас друг к другу так же крепко, как и любовь. Когда все прощено, но не забыто, между людьми остается близость совместно пережитого насилия. Вот что сближало нас с Кассио. Каким бы бурным ни было наше прошлое, мы прожили его вместе, оно принадлежало нам обоим, и потому наши распри связывали нас не меньше, чем других – страсть. Даже после того, как мы помирились, при разговоре с ним я иногда чувствовала, что он хочет содрать с меня шкуру, пытается манипулировать мной, но раньше я так часто сражалась с ним, что какая-то часть меня была рада снова взяться за оружие, показать, что я ничуть не забыла, как обращаться с ним. Дело было даже не в Кассио: во мне говорила любовь к той девочке, которой я была в свои пятнадцать лет.
Больше двадцати лет прошло с тех пор, и я возвращалась домой по вечерам как прирученная лиса. И никак не могла в это поверить. По выходным я снимала обувь у двери, чтобы не шуметь, чистила зубы, глядя в зеркало, и осторожно поднималась в спальню – да, мне было тридцать восемь, но в душе я все еще неслась во всю прыть.
V
Одним субботним вечером в ресторане привычная суматоха ноги прилипают к полу тарелки стукаются друг о друга голубые языки пламени ругательства раскаленный металл стоны боли крики ярости дробленый миндаль чуть слышный шорох листков с заказами которые бросили на стол и забыли сразу после оплаты счета как пот как кровь на пальце который тут же тянешь в рот как страх потерпеть крушение этим субботним вечером где Марина кричит мне в кухню Оттавия, там тебя посетитель зовет и прежде чем я успеваю что-нибудь ответить дверь открывается и передо мной стоит тот кого я не видела уже подумать страшно сколько лет и тут я вспомнила всё словно мою маленькую перегретую кухню захлестнула морская волна он его плечи его акцент ром лайм сахар его живот его тепло Клем выдохнула я не знала, что ты тут – Не знал, что это твой ресторан, Оттавия, мне показалось что мы смотрели друг на друга целую вечность а потом он протянул ко мне руку и я подумала что он сейчас дотронется все мое тело пронзила дрожь но его пальцы резко остановились за несколько сантиметров до и он лишь раскрыл ладонь и сказал На самом деле я принес тебе это я увидела что-то блестящее и взглянула на свою левую руку хотя и так знала что обручального кольца на ней больше нет Спасибо сказала я забирая кольцо из его ладони Наверное, обронила, пока готовила фокаччу. Я надела кольцо на палец он молчал я не знала чем прервать это молчание я пробормотала Какое совпадение – Какое совпадение? спросил он прежде чем вернуться в зал.
В час ночи, когда я вышла из ресторана, он ждал меня, прислонившись к стене и попыхивая сигаретой. Он сказал мне: «Можно тебя угостить, Оттавия?» – и я молча пошла за ним. Минут через десять в незнакомом мне баре отеля на Виа Кавур я смотрела, как он выжимает лимон над своим граненым стаканом.
Мы говорили о Риме и прелестях осенней погоды. О том, как он случайно оказался в моем ресторане на встрече с одним арт-дилером, по работе.
– А чем ты занимаешься? – спросила я с интересом.
– Помнишь, я ведь изучал искусство?
– Да.
– Но студент из меня был не очень. – Он засмеялся. – Этого я тогда тебе не сказал. Однажды на занятии живописью – помнится, весной, перед твоим приездом – было жарко, я отложил кисть, выпил воды и стал ходить по комнате, чтобы размять ноги, а заодно посмотреть на работы остальных. Я взглянул на холст девушки, сидевшей рядом со мной. Прекрасно помню: это была абстракция в духе Сулажа, но в крошечном формате, картина размером с карманную книгу, просто потрясающе. Я посмотрел на девушку и ее картину внимательно и восхищенно. Я подумал: «Она настоящий талант. У нее столько прекрасных идей». Я подошел к ее соседу. Он закрасил коллаж полупрозрачным зеленым и писал поверх разные глаголы. Следующий работал над переосмыслением «Олимпии» Мане: было трудно сказать, что именно он изменил, при попытке вспомнить оригинал перед глазами тут же, как по волшебству, возникала его репродукция. Я сделал глоток воды. Одну за другой я рассматривал картины однокурсников, пока не вернулся обратно к своей. Из всех работ она единственная ничего не передавала, это был провал, просто краски на холсте. В ней единственной не было ни жизни, ни таланта, ни изящества.
– И тогда ты бросил учебу?
– Да, но не из-за этого. Вскоре после нашей с тобой истории мне пришлось зарабатывать себе на жизнь, так что я устроился работать грузчиком. Мало-помалу следы краски на моих руках стерлись и сменились мозолями. По ночам я спал как убитый, а днем просто старался ни о чем не думать. В тот момент я, кажется, перестал понимать, кто я. Было очень тяжело: помню, иногда на лестничной клетке я поддерживал руками пианино, подвешенное на веревке, и думал: не овладело ли мной просто-напросто желание смерти, не ждал ли я с покорностью несчастного случая? Измученный и потерянный, я лишился всего, но у меня не было выбора. А потом однажды я попал в квартиру, где сразу же увидел книжный шкаф Шарлотты Перриан, проекты которой мы обсуждали на занятиях. Заказчик заметил, что меня это интересует, мы поговорили, и он дал мне свою визитку. Он оказался коллекционером, мы встретились еще раз, и я начал на него работать. Я стал антикваром. Выяснилось, что чуть ли не больше всего на свете мне нравится вставать с утра пораньше и отправляться на охоту за древностями. Мне нравятся старинные вещи, вещи с историей, вещи из прошлого.
Он смотрел на меня. Я спросила:
– А где ты живешь? По-прежнему в Париже?
– Нет, в Брюгге. Но часто путешествую по работе.
Потом мы говорили о моем ресторане. Когда он спросил, как успехи, я ответила, что в этом деле редко бывает штиль, но в целом можно сказать, что всё в порядке. Он поинтересовался, почему ресторан называется «Бенш», и, когда я упомянула Артуро, он сказал: «А, точно, у тебя же теперь есть муж, я знаю. Видал я твое кольцо. Слетело при мне как миленькое».
Я рассмеялась. Разглядывая его, я думала, что он не очень-то изменился. Когда я видела его в последний раз, вместо рубашки на нем была футболка, но все остальное как будто осталось прежним. Его лицо. Его руки. После недолгого молчания он наклонился ко мне и сказал:
– Вот мы всё говорим, говорим, а помнишь ли ты вообще, как меня зовут?
– Клем, – сказала я, не задумываясь.
Он улыбнулся. И в свою очередь произнес мое имя.
– Оттавия. Еще по бокальчику?
Он уже давно допил свой джин-тоник. Я согласилась выпить еще, и он подал знак официанту. Когда официант подошел и поставил между нами поднос, Клем поблагодарил его и сказал:
– Знаешь, я помню, как посмотрел на тебя тогда в Риме и подумал: «И эта девушка с Кассио? Скорее, она должна быть со мной». Я видел, что ты любишь его. А хотелось, чтобы меня. Все было предельно ясно. Отлично помню, как я сходил с ума от ревности. Конечно, я не знал, как долго вы вместе, да и жил в другой стране, но почему-то думал, что смогу потягаться с Кассио. Хуже всего, что
