ты был повинен во всех существующих на свете преступлениях, то и тогда я не выдал бы тебя властям, – говорил аббат Джеронимо, настоятель монастыря Святой Марии. – И не потому, что ты мой духовный сын, а просто должно быть на земле место, где самый закоренелый злодей услышит доброе слово утешения. Христиане ли мы, если отвечаем злом на зло и ненавидим ненавидящих нас? Как можем мы судить грешников, если мы сами великие грешники? Господи Иисусе, что свершают именем твоим! Вот отчего теснят нас иноверцы, сотрясают еретики, прельщают бесовствующие! Так нам и надо, забывшим заповеди Твои, Господи Иисусе! Скоро, скоро закончится долготерпение Отца Твоего и воздастся каждому по заслугам!
Тут Бенвенуто распростерся перед большим распятием, висевшим на стене, и пылко произнес:
– Господи, люблю Тебя и всей душой своей предаюсь Тебе! Я всегда буду верным сыном церкви Твоей, и сгнить мне заживо от проказы, а на том свете гореть в адском пламени, если отступлю я от веры и впаду в какую-нибудь поганую ересь! Грешен я, Господи, – моя вина, моя вина! – знаю, что грешу, а не могу удержаться! Прости меня, Господи за слабость мою! Моя вина, моя вина, моя вина!
– Господь услышит тебя, Бенвенуто, – ласково сказал аббат. – Искреннее раскаяние дороже Ему, чем мнимая непогрешимость. Я знаю, что ты верный сын церкви; знаю, что зло не живет в твоем сердце, и никогда ты не станешь служить ему, – за это тебя и люблю. Встань, я благословлю тебя.
– Падре, чем я отблагодарю вас за участие?! – со слезами на глазах воскликнул Бенвенуто.
– Ты уже меня отблагодарил, – ответил аббат, тоже вытирая слезы.
Бенвенуто поцеловал ему руку, а после, еще раз взглянув на распятие, сказал:
– Откуда у вас такое страшилище? На редкость безобразная работа! Вы посмотрите: ноги у Христа короткие и кривые, зато руки такие длинные, что не будь они прибиты к кресту, свисали бы ниже колен. Тело тщедушное, слабое, грудь больного чахоткой в последней стадии, но бедра широкие, как у женщины, родившей десятерых детей. А лицо? Разве это лицо бога? В нем нет не только божественного совершенства и красоты, но и обычной людской приятности оно начисто лишено. Нос скосился набок, одна щека выше другой, глаза выпучены, будто от сильной потуги, а губы почему-то сжаты в трубочку, от чего кажется, что Христос вот-вот засвистит. Падре, откуда у вас этот урод?
– Право, не знаю, сын мой, – смутился аббат Джеронимо. – Это распятие всегда тут висело, и мне как-то не бросались в глаза те недостатки, которые ты заметил, хотя я молюсь перед ним несколько раз в день.
– Ну, что вы, отец мой! Нельзя молиться такому уродливому Христу. Клянусь, я изготовлю для вас самое прекрасное распятие на свете, и пусть оно станет моим скромным даром вашему монастырю! – Бенвенуто сделал широкий дарственный жест рукой, как бы вручая аббату Джеронимо свою еще не существующую работу.
– Спаси тебя Бог, Бенвенуто, за твою щедрость! – аббат снова всхлипнул и перекрестил его.
– В ворота постучался какой-то мирянин. Он спрашивает вас, отец, – сказал монашек, вошедший в келью к Джеронимо.
– Приведи его ко мне, брат Джан Доменико Себастиано Пьетро Джисмонда Луиджи Аугустино, – кротко и просто ответил аббат, а потом прибавил, обращаясь к Бенвенуто: – Иди во внутренний дворик и укройся там в беседке. Кто бы ни был этот человек, если он пришел за тобой, он тебя не получит.
* * *
Внутренний двор монастыря был тенистым и прохладным. Вдоль узких, ровных, чисто выметенных дорожек росли невысокие широколиственные деревья, названий которых Бенвенуто не знал. Между ними были посажены кустарники с необыкновенными пятнистыми листьями, а на крохотных лужайках были разбиты живописные клумбы с цветами. По гранитным валунам, лежащим здесь же, струилась вода; ручьи пронизывали сад, и вода стекала в небольшой бассейн в середине его. Около этого бассейна стояла мраморная беседка, в которой укрылся Бенвенуто.
Ждал он недолго, но успел задремать, устав от волнений сегодняшнего дня. Пробудился Бенвенуто от того, что кто-то коснулся его плеча. Не понимая спросонья, где он находится, Бенвенуто прижался спиной к колонне и выхватил из-за пояса свой маленький нож.
– Осторожнее, сынок! Убьешь родного отца, – услышал он знакомый голос.
– Как ты меня нашел, отец? – удивился Бенвенуто, еще не понимая до конца, сон это или явь.
– Где ты еще мог укрыться как не здесь, не опасаясь подвергнуть приютившего тебя наказанию за твое укрывательство? – Джованни низко склонил голову перед аббатом Джеронимо.
Тот осенил его крестом и сказал:
– Я говорил Бенвенуто, что он может быть совершенно спокоен за свою безопасность, оставаясь в стенах монастыря.
– Вы святой человек, отец Джеронимо, – Джованни поцеловал руку аббата.
– Никто не свят, кроме Бога, – возразил Джеронимо.
– Что в городе, отец? Меня ищут? – нетерпеливо произнес Бенвенуто.
– Какой сегодня жаркий день выдался, – Джованни нагнулся над бассейном и плеснул себе воды на лицо. – Я спал после обеда, и мне снились кошмары. Вдруг влетает ко мне Франческо и кричит, что Бенвенуто зарезал сначала двух ювелиров, а затем истребил всю их родню числом не менее пятидесяти человек. Я решил, было, что это продолжение кошмаров, перекрестился, перевернулся на другой бок и вновь попытался уснуть. Но твой сумасшедший друг стал отчаянно трясти меня, продолжая орать мне на ухо, что тебя надо срочно спасать, – тут уж волей-неволей пришлось проснуться.
Прежде всего, я пошел к прислужникам Городского Суда и вызнал у них подробности твоего дела: они всегда в курсе всех дел, разбирающихся в суде, и понимают их лучше, чем господа судьи. Выяснив, что, благодарение Господу, ты никого не убил, и сам не пострадал, я немного успокоился и пошел в зал заседаний, где как раз собралась судейская коллегия, чтобы вторично разобрать твои проступки. Я пал перед судьями на колени и принялся умолять коллегию не выносить строгий приговор, почтительно указывая на то, что один человек, будь он хоть трижды одержимым, не может дважды за день напасть без всякой поддержки на целый легион своих врагов. Мне ответили, что может, если этот человек – Бенвенуто. Судьи так разозлись на тебя, сынок, что немедленно приняли постановление о твоем изгнании из города! Особо было сказано, что самая тяжкая кара грозит каждому, кто не донесет о том, где ты скрываешься, или даст тебе убежище…
Джованни многозначительно взглянул на аббата Джеронимо.
– Лишь Бог может покарать человека. Без воли Господа ничего не свершается в мире, – сказал аббат, нахмурившись. – Если я заслужил кару от Бога моего, то приму ее с благодарностью, радостно чувствуя,
