рысьи огоньки в глазах китобоев, едва только госпожа Бутанис попала им в поле зрения! Видел и кривые усмешки, молчаливые намеки на скорую потеху… Неужели вы думаете, что мы не вступились бы за нее? Представьте, какое побоище здесь учинилось бы. У них пять винтовок, огромные ножи. Резня была бы пострашнее, чем в древние времена на Флегрейских полях, где греческие боги дрались с гигантами. Я не могу рисковать жизнью своих детей, всего экипажа. Совесть наша перед Господом чиста, мы дали им воду и галеты, до Новой Зеландии им этого вполне хватит. Все остальное – в их собственных руках, пусть поработают веслами хорошенько.
– Если так прикинуть, то ты прав, отец! – Лицо Карла прояснилось. И боцман перекрестился, складки у рта разгладились, глаза повеселели. Он шумно вздохнул, повернулся к морякам и сделал им знак большим правым пальцем – все, дескать, о, кей!
– Выходит, что по здравому смыслу вы поступили, господин сенатор. Видит бог, по здравому смыслу, – повторил Майкл, окончательно отогнав от себя нехорошие мысли, которые пришли было в голову по отношению к сенатору Дункеля. – Прогулочная яхта – не океанский пароход, где команда в сто человек… Хотя и такие пассажирские пароходы не застрахованы от пиратских налетов и ограбления.
– Твоя правда, Майкл! Думаю, что и моряки тоже поймут меня правильно. Кто знает, сколько дней или часов прожили бы мы дружно с теми китобоями… Карл, спустись в каюту. Мне кажется, что Вальтер принял все случившееся слишком болезненно. Поговори с ним. – А сам подумал с отчаянием в душе. – «Только бы мне сохранить сына и вернуться с ним домой благополучно! Отправлю на лучшие курорты мира, пусть подлечит нервишки, иначе ему не выжить в этом кромешном аду с его постоянными политическими, финансовыми и бытовыми катаклизмами… А невесту мы ему найдем со временем, достойную невесту, не какую-то нищую индианку…»
– Хорошо отец, я сейчас спущусь к брату. – И Карл с безмятежной улыбкой пошел к трапу.
Отто осмотрелся, нашел взглядом Фридриха, сделал ему знак быть на баке и следить за поведением команды, а сам прошел на корму, опустился на свободное складное кресло, взял баронессу за руку. Марта непроизвольно вздрогнула, словно не видела, кто с ней рядом, подняла голову – на лице все еще оставался отпечаток пережитого испуга и недоумения: что же случилось? Почему китобоев не взяли на яхту и тем обрекли на гибель? И почему моряки на шлюпке начали в них стрелять? Слова объяснения, только что сказанные Дункелем морякам команды, похоже, до ее сознания пока что не дошли…
Отто решил говорить не от себя, а от героев Джека Лондона, о которых Марта так превосходно начитана:
– Милая моя Пандора. Вы помните, что произошло с очаровательной Мод Брустер? – Отто еще раз продемонстрировал незаурядную память. – Волк Ларсен принял ее со шлюпки и тем вроде бы спас ее, совершив благородный поступок… Но он спас ее от голодной смерти в океане с тем, чтобы подвергнуть еще более страшному испытанию!
Ее счастье, что обезумевший капитан «Призрака» в ту минуту потерял силы по причине рака мозга! Но кто поручится за этих девятерых одичавших моряков? У меня волосы встают дыбом, едва только представлю себе, что они могли с вами сделать… Мы вчетвером легли бы перед вами намертво, защищая вашу честь, но как повела бы себя команда? Для них мы случайные пассажиры, только и всего…
– Благодарю тебя, Отто. Ты прав… Наверное, так и надо было поступить. Но я так напугалась за тебя и за себя. Ведь в меня еще ни разу не стреляли, а тут…
– Теперь этот кошмар позади, милая Марта. Спустись в каюту, отдохни. Я думаю, теперь ничего подобного уже не случится, и скоро мы прибудем к сказочным пещерам Али-Бабы…
* * *
Карл медленно открыл дверь каюты – брат сидел с книгой, но читал или только делал вид, понять было трудно: лицо без кровинки на всегда румяных щеках, глаза отрешенные, словно их тронуло ледяное дыхание Таната[6]. На маленькой тумбочке в рамке стояла хорошо памятная фотография – в феврале сорок третьего года отец приезжал в Берлин получать из рук фюрера крест за успешные атаки союзнических конвоев, а заодно повидаться с семьей. Тогда они и сфотографировались вместе, в последний раз. Слева на фото была мама, рядом с ней семилетний Вальтер, потом Карл, крайним справа сидел отец. Фото матери отрезали, чтобы поместить на памятник – другой почему-то не попалось тогда под руку – и теперь на фотографии над головой Вальтера заметен локон материнской прически…
– Вальтер, ты опять за книжкой? – Карл не знал, как подступить с разговором к брату, который отдаляется от них с каждым днем, словно упавший в воду айсберг от родного берега, гонимый ветрами и океанскими течениями, и где-то в жаркой дали истает совсем…
– Да, брат… И тут и там – везде одни и те же низменные человеческие страстишки… И кровь, если только отдаленно блеснет проклятое золото. – Вальтер смотрел в угол каюты, как будто там уже возникло колдовское свечение губительного для людей металла.
– По-моему, отец поступил разумно. Действительно, из-за баронессы Марты у нас с китобоями могла произойти драка. Их числом больше, да и винтовки…
– Да, отец прав… из-за баронессы, хотя эти винтовки можно было у китобоев забрать, принимая по одному на борт. И они не посмели бы даже криво глянуть на Марту. Не странно ли, что отец не догадался до такой простой истины?
Карл даже рот открыл, пораженный логичными размышлениями брата. «А ведь он тысячу раз прав, наш меланхоличный Вальтер, могли бы отобрать винтовки – и никаких угроз тогда…»
– Ты продолжаешь думать, Карл, что отец обрек китобоев на смерть только из-за Марты? А не из-за будущих сокровищ! – Вальтер перевел грустный взгляд на фотографию, повернул ее к себе и вздохнул. – Какие мы здесь маленькие и… какие святые. Карл, а тебе не приходила в голову мысль убить меня? Никогда не приходила, скажи честно?
Карл готов был разразиться возмущением – что за разговор затевает Вальтер? – но брат поднял на него глаза – глаза сына Божьего, распятого на кресте в ожидании мучительного конца! – беззвучно сел рядом, обнял его за плечи.
– Ты что это говоришь, брат? Зачем обижаешь? Может, и вправду я бываю иной раз грубоват, но я люблю тебя, поверь. Ведь мы одной крови, нас родила одна мама!
– Кровь не всегда преграда для убийцы, – с горячностью возразил Вальтер и выставил перед собой ладонь, как бы запрещая
