единственному кормильцу). Путешествовать можно бюджетно, а можно и с размахом (подъем на Великую Китайскую на фуникулере по цене пяти билетов на саму стену).
Мало, все еще критично мало данных.
На обратном пути снова дрыхну. Перегруз по впечатлениям для одного дня и отдельно взятого ребятенка. Просыпаюсь уже дома. Предки воркуют рядом, обсуждают поход в парк Юйюаньтань. Из обрывочно-понятных выражений вычленяю, что фуму там и познакомились. Весна, лепестки какие-то… Звучит, как что-то, что надо оценить своими глазами.
Что же, я не против прогулки по памятным местам. Особенно в том формате, где я болтаю ножками в воздухе, а транспортирует меня личный маунт, он же батя, он же Ли Танзин.
Вечер. Кухня. Я сижу на стульчике, кручу в руках блестящую ложку. Наблюдаю за тем, как ма собирается готовить.
После длительной пешей прогулки у этой героической женщины еще есть силы на то, чтобы сделать мужу хорошо. В плане ужина. Курицу достала, доску разделочную.
А я ее, как сейчас, помню: почти трупиком лежала. Кожа, как у этой несчастной обескровленной курочки была.
— Дорогая, как ты?
Вот и батя решил проявить заботу. Или чего это он?
Бдыщь!
Огромный прямоугольный тесак с размаха опускается вниз, отсекая куриную ногу.
— А? Дорогой?
Ба, если и растерялся, виду не показал. Плечи расправил, вид героический. Как на скриншоте с поверженным монстром восьмидесятого уровня.
— Милая, тебе помочь?
Бдыщь!
Вторая нога отделена от тушки.
— Милый, я справляюсь.
Батяня подался вперед. Грудь колесом, взгляд победителя.
— Дорогая, может, мы чуть позже поужинаем?
Хлобысь!
Тушку со спины на грудку одним движением.
— Мы всё успеваем, милый.
Ох, как он смотрит. Если голодный, то что за разговоры про «попозже»?
Вообще, я бы тоже не отказалась от курочки. Скоро ее части окажутся в высокой сковороде с небольшим дном и широким верхом. Такой запах пойдет… М-м! Не поем, так хоть понюхаю.
— Мы так много сегодня ходили…
Соглашусь: ходили много. А почему он в поглаженной рубашке? Ее же для работы, на понедельник, ма гладила. И встал, приосанившись.
Начинаю что-то подозревать.
Тыщь! Тыщь!
Крылышки, одно за другим, отрезаются и отправляются в миску с заготовленным соусом.
— Помнишь, я раньше всегда после прогулок массировал тебе ноги?
И вид торжественный. И спину пуще прежнего прямит.
Ма подняла голову от разделочной доски.
— Муж мой, у тебя что, снова болит спина? Говорила же, что понесу А-Ли. Иди, возьми мазь в тумбочке. Намажь спину.
— Н-не…
— Иди-иди. Сам говорил: здоровье прежде всего.
И вернулась к плите, кускам куры и прочему, что затем станет вкусняшкой. Которую я, как всегда, не попробую.
Ба мой расстегнул рубашку, цокнул языком, пошел к телевизору.
Тоже, похоже, остался без «вкусненького».
А вот был бы ты более прямолинеен, глядишь, и «обломилось» тебе «сладкое». Разводят, понимаете, китайские церемонии, а мне терпеть, стараться не заржать в голосину.
Но какие ж они у меня все-таки милые. Особенно ма, когда с тесаком.
Песочница. Балбес. Жирафик.
И я, только в другом углу от этих двух. Общеизвестно: все беды — от женщин. «Шерше ля фам», — помните? Если забыли, перечитайте «Могикане Парижа» Александра Дюма-отца.
Или копните глубже, в 6-ю сатиру Ювенала. Если знание латыни позволяет.
Но почти все беды женщин — от мужчин.
Поэтому держусь от них подальше. У меня нынче активный творческий процесс. К тому же, помноженный на развитие мелкой моторики.
Я творю картину на песке. Те горы, сосны, лиственные… Пушистые облачка на небосводе. Стену, может, не такую Великую, зато точно китайскую: все, что создано руками китайцев на территории КНР, китайское.
А то, что оно похоже на зубчатый хребет драконьей спины — это не совпадение, это творческое переосмысление. Я художник, я так вижу! Смотрите, вон тот край уходит выше, чем гора, это кончик хвоста гигантской рептилии, и она им машет.
А если жираф (он снова тянет шею, вот же любопытное длинношеее!) и балбес приблизятся, они мне всю картину мира сломают.
Я с таким трудом разравняла песок. Без инструментов, вот этими маленькими ручками! Вместо широкой кисти у меня пальцы, а вместо узкой — монетка в 5 цзяо.
Портмоне бати хранило не только купюры. Металл презренный в нем тоже звенел.
Это не кража! И даже не сувенир на память. Это — эксперимент.
Мироздание, помнишь, ты обещало мне удачу во всех начинаниях?
Когда в вечернее время без проволочек нашелся доктор для моей мамы, я поверила в это утверждение. Мать нужна мне живой, и все сложилось так, чтобы ей своевременно помогли.
Хорошо! Прекрасно!
В китайском 好 – хао — хорошо. Иероглифы я начну учить позже, но поделюсь этим сейчас, пока не забыла. Это тонкий, но важный для меня момент.
Этот иероглиф состоит из двух графем. Первая часть означает «женщина», вторая «ребенок». Женщина и ребенок — это хорошо. Это — правильно. Оставить ребенка без женщины (матери) — плохо. Такая банальная истина, лежащая на поверхности.
Было ли то больничное везение случайностью? Связано ли оно с моим персональным, обещанным «свыше» везением? Или я как-то могу распространить, «растянуть» свою удачу на близких людей?
Очень интересный и многогранный вопрос. Так я решила взять на время у бати монетку. Пока он разрывался между домом и больницей (читаем: между ребенком и женой), родитель был весьма рассеян. Часто бросал одежду, где придется. Провести операцию «изъятие» оказалось легче, чем отобрать у ребенка конфетку.
Дальше пошел процесс «передачи» удачи. Я ходила с монеткой, вертела в ручонках (мелкая моторика, не забываем). Старалась думать про удачу и процветание, когда эта малая денежка была у меня в ладошках. То есть, когда на меня не направлен родительский взор.
