– Не могу утверждать, что они были в зале, – отозвался логик, – но здесь их не было. В зале, как я уже сказал, стало шумно, и это отвлекало меня от молитвы. Я поднялся – пожалуй, было чуть за полночь, – чтобы закрыть дверь в комнату, потом продолжил молиться. Возможно, я слегка задремал, – признался он, – но проснулся бы, если б вернулись коммонеры.
– Вы не слышали никаких звуков, кроме шума из зала?
– Никаких, – твердо ответил Элфрит. – А ты? Как ты оказался в спальне коммонеров в такую рань?
– Я проснулся в то же время, как и обычно, – сказал Бартоломью, – и увидел в комнате Августа свет. Я подумал, что вас, наверное, надо подменить, и пришел.
Элфрит кивком поблагодарил его.
– Прошу, продолжай, – сказал он.
– Я поднялся по лестнице как можно тише, чтобы никого не разбудить, открыл дверь и застал вас, как я подумал, за взломом половиц. Тот, кого я принял за Августа, лежал на полу. Когда я вошел, человек, которого я принял за вас, вскочил на ноги и бросился на меня, прежде чем я успел что-то сделать. У него был нож, и мы сцепились. Потом он столкнул меня с лестницы, и я услышал шаги. По лестнице он не спускался, потому что я упал перед дверью, и он не мог бы открыть ее, не оттащив меня. Я поднялся по лестнице обратно, но не нашел и следа нападавшего ни в каморке Августа, ни в дортуаре. Тут вы пришли в себя, и я понял, что Август пропал.
Элфрит нахмурился.
– Что-то слишком крепко спят наши коммонеры, – заметил он. – Меня ударили по голове, да и ты, верно, наделал шуму, когда падал. Вы дрались буквально на площадке перед их дверью, но ни один из них не проснулся. Сейчас мы с тобой стоим здесь и разговариваем, и хоть бы кто шелохнулся. Любопытно, ты не находишь?
Он прошел в центр дортуара и громко хлопнул в ладоши. Храп Джослина на миг прекратился, затем послышался вновь. Элфрит взял со стола оловянное блюдо, смахнул с него несколько сморщенных яблок и что было силы грохнул им о стену. Грохот раздался неимоверный. Джослин простонал и перевернулся на бок. Д'Эвен и Джером зашевелились, но не проснулись.
Тревожный холодок под ложечкой, который Бартоломью уже чувствовал прежде, вернулся. Он присел рядом с Элингтоном и приложил руку к его шее. Пульс был лихорадочный и прерывистый. Он оттянул веки, отметил, что зрачки медленно отреагировали на свет. Потом перешел к одному из стариков и повторил процедуру.
Он поднял глаза на Элфрита.
– Их опоили, – сказал он. – Ну конечно! Как еще пришелец смог бы обшарить комнату и похитить тело?
Элфрит ответил ему изумленным взглядом.
– Боже правый! – прошептал он. – Какое зло творится у нас в колледже! Что могло толкнуть кого-то на подобное деяние?
Бартоломью вспомнились слова, сказанные накануне Августом: «Затевается зло, оно набирает силу и поразит всех нас, в особенности неосторожных».
– Что? – переспросил Элфрит, и Бартоломью понял, что произнес эти слова вслух.
Он почти начал рассказывать, когда что-то вдруг остановило его. Он был озадачен. События последних нескольких часов казались совершенно необъяснимыми, и яркий день внезапно потускнел, отравленный подозрением и недоверием, которые поселились в его сознании.
– Так, просто цитата, – пробормотал он с деланой небрежностью, поднимаясь, чтобы осмотреть остальных.
– Ага! – воскликнул Элфрит. Бартоломью стремительно обернулся. – Похоже, вот оно!
В руках он держал пузатый оловянный кувшин вроде тех, в каких подавали вино за обедом. Бартоломью осторожно взял его. На дне плескались остатки вина и несколько зубчиков гвоздики. По всей видимости, на определенном этапе пира хорошее вино мастера Уилсона заменили напитком похуже, требовавшим добавления пряностей. Но это было не все. В жидкости колыхались и оседали на стенках кувшина крупинки серовато-белого порошка. Бартоломью осторожно понюхал его и узнал сильный запах опия. Коммонеры, верно, были изрядно пьяны, если не заметили его, а от такой дозы в сочетании со всем выпитым за ночь они должны были проспать не меньше чем до полудня.
Он передал кувшин обратно Элфриту.
– Сонное зелье, – пояснил он, – и притом сильнодействующее. Надеюсь только, что не слишком сильнодействующее для стариков.
Он продолжил обход, укладывая погруженных в сон коммонеров на бок, чтобы они не задохнулись, и проверяя пульс. Его беспокоил крошечный человечек с искривленной спиной, которого звали просто Монфише – по названию замка, в котором он появился на свет. Пульс у Монфише бешено частил, кожа была холодной и липкой на ощупь.
– Интересно, они пили его здесь или в зале? – задумчиво спросил Элфрит. – Выясним, когда они очнутся. Долго еще ждать, как считаешь?
– Можете попытаться разбудить Джослина прямо сейчас, – ответил Бартоломью. – Подозреваю, что он более устойчив к крепким напиткам, чем остальные, и он почти проснулся, когда вы грохнули блюдом.
Бартоломью подошел к брату Полу. Тот не присутствовал на пиру, и если его тоже опоили – значит, вино прислали в дортуар коммонеров, чтобы они выпили его здесь. Бартоломью приложил руку к шее Пола, проверяя пульс, но мысли его были заняты загадочными событиями, происходящими вокруг него. Внезапно он насторожился, быстро сдернул с тюфяка толстое одеяло и остолбенел от ужаса. За плечом у него остановился Элфрит.
– Господи Иисусе, – ахнул Элфрит. Перекрестившись, он попятился назад. – Боже, Мэттью, да что здесь происходит? Прошлой ночью в Майкл-хаузе побывал дьявол!
Бартоломью не мог отвести глаз от окровавленной простыни, на которой лежал Пол. Нож, убивший его, так и остался торчать из живота, пальцы слабо сжимали рукоятку. Бартоломью взялся за него – длинный смертоносный валлийский кинжал вроде тех, что он видел у Кинрика и солдат в замке.
– Снова самоубийство? – прошептал Элфрит, увидев руку Пола на рукояти.
– Не думаю, святой отец. Нож вонзили Полу в живот с такой силой, что он застрял в позвоночнике. Мне никак его не вытащить. У Пола не хватило бы сил для такого удара. И я полагаю, что его смерть не была мгновенной. Скорей всего, он умер через несколько минут после ранения. Видите, обе руки у него в крови, и простыня тоже перепачкана. Наверное, он пытался вытащить нож, а убийца дождался, когда он умрет, и потом накрыл его так, чтобы никто не заметил мертвеца до самого утра. К тому времени, – сказал он, поворачиваясь к Элфриту, – дело, которое происходило прошлой ночью, уже должно было завершиться.
– И завершилось бы, – сказал Элфрит, – если бы ты не был ранней пташкой, равнодушной к выпивке! – Он содрогнулся, глядя на тщедушное тело брата Пола. – Несчастный! Сегодня же утром отслужу мессу по нему и по Августу. Но сейчас мы должны известить мастера. Ты оставайся здесь, а я схожу за ним.
Пока Элфрит ходил, Бартоломью осмотрел Пола. Тело уже остыло, и кровь успела свернуться. Элфрит сказал, что до него донесся какой-то шум и он пошел взглянуть на Пола. Был ли старик мертв уже тогда? Или Элфрит слышал убийцу? Сам Бартоломью слышал кашель Пола, когда заглядывал к Августу перед пиром. Значит, старик погиб уже после этого. Может, Пол увидел что-нибудь и стал звать на помощь? Или от него избавились на всякий случай, чтобы оставить в тайне странные события прошедшего вечера?
