вас там травма какая опасная, а вы и не придали значения позывам организма.
Меня такой подход к медицине довольно удивил:
– Никогда не слышал о таком медицинском методе.
– Передовые методики, друг мой! Что-то я совсем закружился. Простите меня, пожалуйста, нужно подготовить список покупок для Алексея Димитрича. Без лекарств сейчас никак. Приду сегодня обязательно. Спасибо вам большое, Василе, что пришли и пригласили, – ответил мне Никита Соломонович.
Я благодарен станичному врачу за такое чувство такта, у меня всегда были проблемы с завершением диалогов. Язык существует уже столько лет, а конец человеческой коммуникации всё равно иногда чувствуется невероятно неловко, забавный парадокс.
Следующим пунктом моего маршрута был дом возле почты. Свой путь я строил по принципу «Что будет ближе, туда и пойду». Небольшие масштабы станицы давали определённые преимущества. Дом с жёлтой крышей недалеко от почты был найден в считанные секунды. Он встретил меня довольно высоким деревянным забором. Такой еще красил, кажется, Том Сойер. Впрочем, деревянная калитка была открыта и ставила под сомнение защитные функции забора. Вполне возможно, что он тут стоял для усыпления бдительности домочадцев. Дверь дома была заперта. Ждал я уж точно минут десять, за это время я успел обдумать свой слог. Вдруг, после того, как я выберусь отсюда мне посчастливится показать или даже издать свой дневник? На такой случай, нужно уметь удержать читателя, хотя куда уж там. Унять тряску в руках-то не могу уже минут двадцать, а тут еще незримого гипотетического читателя этими самыми трясущимися руками удерживать. Мои рассуждения прервала скрипучая дверь, отворившаяся настежь. Кое-что я осознал только сейчас, на улице не было и полудня, а внутри дома стояла непроглядная тьма. Из этой тьмы вынырнул ребенок лет тринадцати и буркнул что-то между «Здрсте» и «Дбре утро». В ответ я начал произносить типичную ритуальную пригласительную речь. Мальчуган махнул головой и резко захлопнул дверь. Обрадовавшись тому, что ничего страшного не произошло, я выдохнул и осмотрелся. Дом с чёрной крышей рядом с лесом был прямо по улице, мои ноги инстинктивно зашагали в его сторону.
Лес монолитным рядом возвышался над близлежащими домами, укутывая их в прохладную тень. Гигантские зелёные природные изваяния создавали уют и задавали тон всей деревне. На веранде нужного мне дома стояла фигура. Меня встретил мужчина лет сорока семи с волосами, собранными в хвост. Ростом он был чуть выше меня, лицо украшали очки в стильной оправе. Он замахал своей большой рукой, только стоило приблизится к калитке. В этот момент с моим сознанием произошло какое-то помутнение. Не то, чтобы произошло что-то пугающее или тревожащее меня. Очень трудно описать. Произошла дереализация, я как будто наблюдал процесс знакомства со стороны. И выглядело это так, будто кто- то экранизировал «Унылую пору очей очарования» в виде музыкального клипа. Речь моего собеседника покидала его рот подобно реке. Отвечать ему совершенно не хотелось, хотелось слушать. Передо мной стоял человек не ищущий, но знающий. Это выражалось совсем не в содержании его речи. Всё дело было в выражениях, ударениях, темпе и композиции. С одной стороны, она была такой, будто её произносит литературный персонаж. Всё по методичке, как меня учили в университете. Но с другой стороны, эта методичка использовалась настолько свободно, что чувствовалось что-то эдакое в стоящем передо мной незнакомце:
– Василе, здравствуй. Рад видеть тебя в таком добром здравии! Не представляешь, как разрывалось сердце, когда я увидел тебя лежащим в беспамятстве на кровати в доме Богдана Алексеевича. Ты, наверное, меня не запомнил. Не до этого было воспаленному разуму. Там бы частицы себя сохранить, что уж до других? Но это всё лирика жизни. Что случилось? Неужели что- то настолько срочное, что ты в своем нынешнем состоянии пришёл ко мне?
– Вы были в доме Богдана Алексеевича в тот день? Если честно, я вообще не помню, как именно оказался там. Никита Соломонович сказал, что это всё последствия травмы, поэтому простите. А много людей вообще слышали про мою ситуацию?
– Хм. Как сказать тебе, Василе. В Страророговской живёт ровно сто шесть человек и сто семь, когда приезжает Алексей Митрич. Собственно, вот сто семь человек знают о вашей ситуации, будьте уверены. К дому Богдана Алексеевича до сих пор не выстроилась вся эта толпа исключительно из-за того, что наш врач обещал бросаться с кулаками на любого, кто потревожит вас. Надеюсь, вы не привели его с собой? – довольно весело, вытирая пот со лба говорил мужчина.
– Мне ничего такого не говорили. От такой заботы я только краснею. Кстати, очень рад знакомству.
– Ой, я и не представился. Будете смеяться и не верить мне, но мама подарила мне имя Джотто, в паспорте так и написано, могу показать. Джотто Иванович. Мне, конечно, больше нравилось в детстве имя Андрей, но я как-то свыкся. Теперь можно и на «ты» переходить. Василе, чего ты тут делаешь?
– Ехал на практику, но завернул не туда. Поезд уехал. Потом какие-то люди в балахонах. И вот я здесь, – совершенно серьезно ответил я.
– Это я знаю. Ты не понял меня. Что привело тебя сюда ко мне в дом? – весело спросил Джотто Иванович.
– Богдан Алексеевич устраивает званый ужин сегодня в шесть вечера, вас попросили пригласить лично.
– Василе, я думал, что мы все обговорили. Можно уже на «ты», я тебя почти нагим видел, а ты стесняешься словоформ. Уже оценил деревню? Оглянись! Это ведь моих рук дело!
– Не совсем понял. Вы про высадку леса? – замявшись спросил я.
– Лес выстроился здесь без моих усилий. Нет. Я построил здесь каждый дом. Я знаю каждый кирпич, каждый кусочек дерева. Каждый материал встречал мои руки и ложился в основание чего-то красивого, чего-то фундаментального. На самом деле, я ведь всегда хотел писать стихи, но на рифмы и слова мой разум скуп. Или слишком богат. Склеить что-то очень трудно. Строительство стало моим окном в поэзию. Рифма оконных рам и дверей стали моей отдушиной, понимаешь? Тебе не хотелось никогда написать что-нибудь? – спросил он.
– Наверное, хотелось. Я как раз учусь на филолога, – ответил я.
– Ах, точно…Ты мне это уже говорил в тот день. Вернее, в ту ночь.
– Я тогда ещё и говорил? В бреду был, наверное, – довольно холодно ответил я.
– Ещё бы! Бредил всю ночь. Ты бы, кстати, отдохнул. Может чаю? Или молочка?
– Нет, мне, наверное, пора идти. Спасибо за радушный прием! Я столько интересных людей даже в Москве не встречал
– То ли ещё будет! Удачи!
Конечно, асфальт и красивое здание почты не казались мне чем-то фундаментальным и тем более поэтичным. Рифма окон и дверей стоят в моей эстетической иерархии рядом с рифмой «Полковник-подполковник».
Я подошёл к озеру, от него веяло приятной
