ужина, который он приготовил для нас двоих.
Он был обворожителен, в черном фартуке поверх белоснежной рубашки и брюк. А как он управлялся с ножом и овощами.
Очаровательный лживый мерзавец.
Громкий скандал со слезами и криками не позволил бы мне вот так сейчас рассматривать темные грани моего мужа, который вновь смахивает с моих щек слезы:
— Милая моя…
— Не твоя.
— А чья? — улыбается.
— Ничья, — шепчу я. — Мы не будем вместе, Богдан… После такого.
К столу подплывает официантка, и я замолкаю. Дожидаюсь, когда она поставит на стол третью пустую чашку для чая и блюдце с кусочком шоколадного торта.
Собирает грязные салфетки.
Мы с Богданом продолжаем смотреть друг другу в глаза.
Я с тихим вызовом, а он — с ласковой угрозой, которая подобна петле на шее.
Резко дернешься, и она затянется.
— Вы не желаете… — начинает официантка.
— Не желаем, — строго чеканит Богдан.
Девчушка глаза тупит, неловко и испуганно пробормотав:
— Извините.
Торопливо уходит.
— Не будет скандала, — заявляю я. — Ты его не достоин.
Богдан вскидывает бровь.
— Да, именно не достоин, — продолжаю и взгляда не отвожу. — Это все от любви и от обманутых чувств, а я…
Богдан немного клонит голову на бок и прищуривается. Ему любопытно, что я скажу в оправдание того, почему я не позволяю разразиться себе криками.
— А я принимаю тебя вот таким… мерзавцем, — пожимаю плечами и тоже щурюсь в ответ, — без стыда и совести. Принимаю и нет смысла тратить на тебя свою душу.
Я на поздних сроках, у меня дочь выходит замуж, сын поступает в университет. Они имеют смысл, а ты… нет… больше ты не имеешь смысла…
— Любопытно.
Он понимает, что я хорохорюсь.
Он знает, что мне сейчас страшно и тошно.
И он осознает, что я в ловушке, которую я не смогу сама разрушить. Я не позволю самой себе из нее выбраться, ведь моя смелость и решительность обернется для многих трагедией и слезами.
— Если в тебе осталась хоть капля достоинства, то мы тихо разведемся, — шепчу я и боюсь моргнуть, будто прикрыв на мгновение веки, я потеряю и эти крохи отчаянно решительности. —
Да, нашу дочь ждет свадьба, но после… после мы…
— Не говори глупостей.
Я замолкаю на несколько обескураженных секунд.
— Ты настолько уверен в себе, — наконец говорю я.
— Может, это таблетки виноваты? — насмешливо пожимает плечами и вновь наклоняется ко мне,
— Люб, — касается моего подбородка, — ты на что надеешься, когда говоришь о разводе?
Надеюсь, конечно, я на сказку, в которой Богдан после развода исчезнет из моей жизни, будто его и не было.
— Допустим, — мягко сжимает мой подбородок в пальцах, — мы, как ты сказала, мирно и тихо развелись, а что дальше? Ты гордая ушла за горизонт с моим сыном, м?
Да кто же мне позволит.
Вот почему он был так активно за третью беременность.
Чтобы я вновь была слабой и уязвимой.
— Никакой развод не отменит того, — он так близко, что я вижу узор его радужки, а его рука опять на моем животе, — что я отец. И это не во мне много самоуверенности, а в тебе.
Боковым зрением вижу, что в зал кафе из закутка выныривает бледная Светлана и семенит к нам, прижав салфетку к губам.
Цепенею, когда Богдан касается в легком поцелуе уголка моего рта:
— Давай не будем пороть горячку, — затем его губ почти касаются моего уха, — не в деньгах и имуществе дело, а в том, что я тогда сделал важный выбор быть с тобой и сейчас я отстаиваю этот выбор, Люба, ведь иначе тогда все было зря. Все эти годы были зря.
Глава 18. Поеду к твоему папе
— Убираем из всех этих самые вонючки, — заявляет Богдан, стоя перед столом с розами, которые флористы успели заменить на свежие. — А из остального делаем красиво.
Переводит взгляд на девушку-флористку и немного щурится:
— Справитесь?
— Так… Эмм.
— она убирает со стола один сорт роз за другим, — вот эти пахучие, И эти…
— Ты мой вопрос не услышала? — строго спрашивает Богдан, и флористка испуганно замирает.
— Услышала. Да, мы сделаем все красиво, — медленно кивает.
Теперь Богдан разворачивается к нам. Света усиленно рассасывает карамельку.
Немного причмокивает.
Интересно, сколько она еще будет скрывать свое интересное положение?
— Это было несложно, — говорит Богдан. — Правда?
Тебе было и несложно нам врать столько лет, так что цветы — для тебя ерунда ерундовая.
Сколько ты мне их передарил, м?
— Свет, я приехал, — в зал вбегает Андрей. — Что-то случилось?
— Я просто соскучилась.
Света встает, со слезами семенит к недоуменному Андрею и вешается ему на шею, громко всхлипывая.
Андрей — красивый парень. Высокий, с правильными чертами лица, в котором еще нет мужицкой суровости прожитых лет. Свете двадцать один, а ему — двадцать два.
Тоже ранний брак, но я, помня о том, как восприняли наше с Богданом решение пожениться, не стала фыркать.
Ведь я думала, что у меня в семье все хорошо и что ранние браки тоже могут быть очень крепкими и счастливыми.
— Добрый день, Богдан, — Андрей здоровается с моим мужем, приобняв Свету, — точно ничего не случилось?
— Привыкай к женским эмоциям, — как-то опечаленно вздыхает Богдан и пробегает пальцами по одному из белых бутонов, и оглядывается на Андрея, — как отец?
— Мама его затерроризировала, — тот в ответ смеется, — все никак платье выбрать на свадьбу не может, — переводит на меня взгляд и заговорщическим шепотом поясняет, — она с вами, Люба, соревнуется. Хочет вас затмить.
Я лишь немного вскидываю бровь.
— А ты будешь мою маму мамой называть? — Света отстраняется и заглядывает в
