«В то время, когда бы прочтете эту записку, вы уже будете знать правду. Я виновата в том, что обманывала вас, и в тех огорчениях, которые вам причинила. Также в пустой растрате денег, которых не могу вернуть. Мне больше ничего, кажется, не остается, как только уйти. Пожалуйста, если можете, простите меня».
Итак, я была права. Деньги здесь сыграли далеко не последнюю роль. Возможно, она и наскребла бы сколько-то денег для оплаты наиболее срочных счетов, затем ухитрилась бы оплатить и остальные. Но с ребенком на руках и без работы… Как бы ни были печальны подобные истории, эта одна из самых печальных. Фрэнк был прав. На месте мисс Патрик я бы тоже предпочла не знать об этой записке. Потому-то, видно, она и не сказала о ней по телефону. Впрочем, она в тот момент и сама еще могла не знать, что по возвращении домой ей предстоит получить предсмертное послание Кэролайн. Последняя открытка…
— Кстати, где ее нашли?
— Ну, по словам полиции, в квартире девушки. Без конверта, без ничего. Записка не была даже адресована кому-то конкретному. Просто лежала на столе, прижатая вазой, ожидая первого, кто ее найдет.
Я вновь прокрутила в голове ленту субботних событий: вот я вошла в комнату, включила свет и увидела голый пол, три стула и старый обеденный стол — больше я ничего не успела увидеть, так как перегорела лампочка. Точно ли под вазочкой на столе лежала записка, которую я могла не заметить?
Я еще раз мысленно осмотрела комнату, теперь в тусклом свете фонарного луча. Нет, ничего. Но хорошо ли я осмотрела стол? Затем я вспомнила кухню и все поверхности. Пусто. И в ванную заглянула, просто так, на всякий случай. Тоже ничего. Однако если верить патологоанатому, ее тело пробыло в воде примерно тридцать восемь или сорок часов. Значит, она попала в реку в субботу, между половиной пятого и половиной седьмого вечера. Вот и выходит, что когда я приходила в ее квартиру, предсмертная записка уже находилась там. Черт! Я так увлеклась рассматриванием бесценных археологических находок в шкафах, что проглядела лежавшее у меня под носом. В какой-то момент я признала правоту полицейских, не доверяющих женщинам, занимающимся частным сыском. Но стол? Действительно ли, как они утверждают, записка была там?
— Послушай, знаешь, что тут важно? То, где обычно люди оставляют предсмертные записки. На столе или на каминной доске, хотя мне как-то довелось найти такую записку в духовке плиты. Но это была умалишенная домохозяйка. Никак не могла смириться с мужниными делами, поскольку из-за них он вечно опаздывал к ужину. Бывает, что…
Фрэнк говорил и говорил, но я выслушала его до конца. Вероятно, он великий сыщик, особенно когда дело касается поиска улик, но вот рассуждения его подчас слишком туманны, так что теряется суть задачи. Вот и теперь. Если бы он дал мне вставить хоть слово, я ответила бы ему. Но к тому времени, как он выговорился и готов был слушать, я успела еще раз все обдумать.
Нет, сэр, мне от этого не отвязаться. Холодная дрожь пробегала у меня по спине от одной мысли, что я была там в 9.45 вечера. Она покончила с собой в 6.30 вечера, не позднее. Таким образом, в то время как я кружила по Ковент-Гардену, разглядывая разношерстную публику, девушка каким-то одним ей известным путем добралась до реки и привела в исполнение то, о чем говорила в записке. Возможно, если бы я сразу после разговора с Реснитчатым отправилась в Килбурн… Да уж, все эти если бы да кабы… Но я не отправилась в Килбурн, и она убила себя. И не только себя, а еще и новую, едва зародившуюся жизнь. Я вспомнила малышку Эми, ее толстые розовые щечки, детское важничанье. Все это, как видно, здорово помогает Кэт мириться с вечным недосыпом и вечным отсутствием мужа. И я подумала о Кэт, женщине на восьмом месяце беременности, с живой рыбкой, плавающей внутри нее и нетерпеливо бьющейся о стенки своего укрытия. У женщины есть право выбора. Но что такого ужасного должно было случиться, чтобы убить и себя, и младенца? Стыд и куча кредитных карточек? Нет, это не кажется достоверным. Как не кажется достоверным и то, что я должна была и могла находиться в Килбурне, а не в Ковент-Гардене. И я перестала об этом думать.
Фрэнк перестал думать об этом раньше меня. Его занимало другое. Будто доказывая, что из всякого правила есть исключение, этот бывший полисмен не чужд был сочувствия, а потому прекрасно понимал, что я опять нуждаюсь в работе. И он нашел для меня работу. Магазинный детектив Эчмора проявил, как выяснилось, нерасторопность, потому его уволили, а меня наняли, и я на целых четыре дня избавилась от хронической скуки, обычной на работе подобного рода, ибо старалась возродить в себе чувство потерянной было профессиональной гордости. Помня о том, как сплоховала с предсмертной запиской Кэролайн, я заставила себя малость попрактиковаться в наблюдательности. В первый же день мною был схвачен с поличным импозантный мужчина, стянувший с прилавка женские трусики, затем двое подростков, воровавшие, как видно, на спор, всякую мелочь. А на следующий день — провалиться мне на месте, если это не так— я поймала за хвост удачу, перехватив целую банду магазинных воришек, промышлявших совместно: одни отвлекали внимание продавца, а другие тащили все подряд, от дорогих наручных часов до мелкой электронной аппаратуры, пряча добычу под пальто. Но все это, увы, не принесло мне облегчения. Перед выходными я ушла с работы весьма польщенная словами одобрения, которые долго звучали в ушах. Однако, придя домой, немного выпила и села перечитывать содержимое утаенной от полиции папки Кэролайн, в которую были также вложены копии фотографий и открыток, полученных мисс Патрик. Но открытки оставались все теми же краткими посланиями от погибшей молодой женщины с красивыми ногами, но без характера, и все так же зияла огромная дыра, в которой она пропадала последние восемь месяцев своей жизни. Восемь месяцев, которые неумолимо привели ее на берег Темзы возле Кью или у Гемптон-Корт… Но почему там? Почему так далеко от дома? Чем хуже мост Ватерлоо или Вестминстер? Вестминстерский мост, по мнению Фрэнка, был предпочтительнее— немного Вордсворта[16]и странно высокие показатели смертности. Почему она не пошла туда? Слишком много вопросов. В поисках ответов я начинала терять сон. Глупо, что я продолжала терзать себя этим, но отказаться от мысли расследовать все обстоятельства было уже невозможно.
Оглядываясь назад, я вижу, что решила взяться за это еще до того, как мне позвонили из адвокатской конторы «Стэнхоуп и Питере». Но сначала мне и в голову не пришло, что речь пойдет о Кэролайн Гамильтон, тем более что обратились прямо ко мне, а не к Фрэнку.
— Наш клиент знает вас, ибо уже пользовался вашими услугами.
— А по телефону вы не хотите сказать, в чем дело?
— Нет, желательно встретиться. Наверное, это Аделина Ван де Билт, думала я, выехав по Фэррингдон-роуд в сторону Блэкфраерза. Он сказал, что его зовут Теренс Гревилл и что он будет ждать меня за столиком возле окна в кафе «У Роберто». Это в конце Флит-стрит[17]. Если вы имели дело с адвокатами, то должны знать, что иногда они любят производить впечатление многословием, выдаваемым за кипучую мозговую деятельность, а подчас хотят сойти за этакого свойского парня. Этот же казался слишком старым для работы.
