джунгли и рисовые поля, зебу на штормовом берегу, соломенные крыши под тропическим ливнем, туркменских лесорубов и пастухов, видела большие и пустынные площади провинциальных городов Рашт и Бабул. Я видела богатый Мазандаран, воплощение меланхолии.
Я уехала из Персии через порт Пахлави. Там я провела последний день. Верблюжьи караваны из Табриза несли свои колокольчики по улицам цвета серого тумана. Перед отелем шоферы ждали путешественников, прибывающих из Баку. Во дворе провинциальной гостиницы я встретила мужчину, похожего на усталого искателя приключений из Европы, больного малярией. Он узнал меня; я никак не могла вспомнить, где мы встречались. Он оказался инженером из Дании и представился Шанхайским Вилли.
– Я уезжаю, – сказала я, – и больше не вернусь сюда.
– Все так говорят, – возразил он.
Мы выпили вместе, потом пришла пора собираться, и он проводил меня до здания таможни. От одного из чиновника он узнал, что на корабль еще будут грузить рис и судно отправится только в семь часов. Мы ходили взад и вперед между штабелями товаров и курили. В здании таможни курить не разрешалось, снаружи вообще-то тоже. Поэтому мы нашли лодку и попросили отвезти нас подальше от берега лагуны. С воды было удобно рассматривать маленькую гавань и русские корабли, на самом деле очень маленькие пароходы, но здесь они казались гигантами. В самом узком месте лагуны виднелись первые сваи нового моста.
– Это я там строю, – сказал Шанхайский Вилли. Он очень этим гордился. Мне пришлось послушать, как рабочих опускают под воду в герметичных цистернах, чтобы они копали ямы для свай. О мостах, которые Шанхайский Вилли построил в Турции и в Ираке. О том, что он делал восемь лет в Китае, Вилли умолчал. Мы вернулись к берегу и причалили у его дома. Чтобы подобраться к лестнице, пришлось карабкаться по балкам и бетонным блокам.
Наверху сидел за кульманом его ассистент Нильс, румяный швед двадцати лет со светлой челкой и большим детским ртом.
– Дай-ка нам чего-нибудь выпить, – сказал шеф.
Нильс встал и поклонился, сходил в соседнюю комнату и принес стаканы и полбутылки виски. Шанхайский Вилли поднес бутылку к лампе и с подозрением посмотрел на остатки спиртного.
– Ты же не будешь утверждать, что я вчера вечером столько выпил? – спросил он.
– Буду, – ответил Нильс, – именно это я и буду утверждать!
Мы выпили оставшиеся полбутылки. Время от времени я подходила к окну и смотрела на пирс, у которого стоял мой пароход.
– Даже когда из трубы пойдет дым, до отправления будет еще далеко, – сказал Нильс со знанием дела.
Мы успели к пристани в последний момент, Шанхайский Вилли и Нильс остались стоять на берегу, руки в карманах. Какое-то время нас сопровождал лоцманский бот под персидским флагом.
Так я впервые покинула Персию.
Четыре месяца спустя я вернулась из России – и снова оказалась в Пахлави. Об этом я уже рассказывала; то был мрачный день. Потом я поселилась в Арсакии, в гранатовом саду. На этот раз жизнь была вовсе не плоха, мы много работали, наша исламская керамика и китайские черепки требовали столько внимания, что мы почти не слышали верблюжьи колокольчики. О мертвой зоне между соседними городами мы тоже редко вспоминали. И только долгими ночами всё оживало, но я с трудом могла отличать эти видения от своих снов. Медленно мною овладевал мир сновидений, а страх – еще медленнее. И постепенно я начинала осознавать смертоносное величие этой страны, которая каждое утро поражала нас своими красотами и своими неземными зорями.
Это была моя вторая попытка жить в Персии. Когда мы незадолго до Рождества уехали из Арсакии, было еще непонятно, кто из нас вернется. Мы об этом и не говорили. В последние дни мы упаковали тридцать ящиков для музеев Бостона и Филадельфии, которые оплачивали наши раскопки ради приобретения исламской керамики. Мы упаковали чаши, расписанные кобальтом и люстром, более древние сосуды из грубого камня, в крапинку, покрытые глазурью, мы условно называли их «габри», это слово на самом деле относится к изделиям огнепоклонников; еще большие, плоские, белые миски, подражание китайским, и другие, с бирюзово-зелеными полосками на черном фоне. Мы расходовали огромное количество упаковочной стружки и газетной бумаги, писали красной краской адреса на заколоченных ящиках. Черепки тоже паковали, каждый получал каталожный номер, к каждому ящику прилагалась опись содержимого.
В музее было слишком тесно, и мы паковали ящики снаружи, на ледяном осеннем ветру.
И вот в один прекрасный день Джордж уехал вместе с двумя грузовиками. Никто не завидовал ему – Джорджу предстояло доставить тридцать ящиков через горы и сирийскую пустыню к Средиземному морю.
Потом экспедиция быстро закончилась, уже в Тегеране мы потеряли друг друга из виду, будто мы никогда и не выходили рано утром все вместе на раскопки в Арсакии…
Спустя ровно четыре месяца я снова вернулась на Восток и сошла с корабля в Бейруте. За это время я ничего не слышала об экспедиции и не знала, когда предполагается возобновить работу в Арсакии.
Перед тем как поехать в отель, я прошла от корабля к таможенному ангару, чтобы узнать насчет моей машины. Там, среди ящиков и тюков из Филадельфии, я встретила своего друга Джорджа.
Это было всего лишь счастливое совпадение, вскоре мы снова расстались, потому что у каждого были свои заботы.
Вечером Джордж пришел ко мне в отель и мы выпили на террасе по коктейлю. Он рассказал, что будет заместителем директора в Арсакии и что привез с собой два новых «Бьюика». А скоро они получат еще и самолет. Так совпало, что моя новая машина тоже была «Бьюиком». Но у Джорджа было мало времени, и он собирался ехать кратчайшим путем, через Багдад, а я, напротив, планировала большое путешествие – через Мосул, через Курдистан на Север, до русской границы. Отличный план, похвалил Джордж и сказал, что завидует мне. Не знаю, отчего, но в этот момент я вдруг почувствовала тревогу.
В Бейруте было уже довольно жарко, и мы наслаждались ночным ветром с моря. Мы выпили по второму коктейлю, и я пообещала на следующий день заехать за Джорджем в его отель. Мы собирались испытать мой новый «Бьюик» на асфальтированной улице, идущей вдоль берега.
Но ничего не вышло. Когда я зашла за Джорджем, выяснилось, что он уже уехал в Дамаск.
Это было не так уж и важно, ведь я рассчитывала увидеться с Джорджем всего через несколько недель, в Тегеране. Да и встретились мы с ним на таможне совершенно случайно. Тем не менее меня еще долго преследовало
