Не успел Голубев отсмеяться, с папкой под мышкой в кабинет вошел насупленный следователь. Поздоровавшись, сел напротив Голубева.
– В чем проблема? – спросил Слава. – Почему мрачный?
– Для компьютерного совмещения нужна портретная фотография Царькова. Где ее взять, не знаю, – ответил Лимакин.
– Царьков издавал книжки со своими портретами. Фотка оттуда годится?
– Годится, если не испорчена ретушью.
– Теперь, Петя, не советское время, когда все подряд ретушировали. Нынче тексты и фото печатают без прикрас, – Голубев повернулся к Бирюкову. – Надо, Антон Игнатьич, провести осмотр в доме Царькова. Кроме фотографии, может, обнаружатся какие-то записи или фамилии людей, с которыми Царьков контактировал.
– Сделаем это сегодня, – сказал Бирюков. – А пока докладывай собранную информацию.
Слава стал излагать содержание вчерашних бесед с участковым Кухниным и стариком Пахомовым. Завершив подробный пересказ, после недолгого молчания добавил:
– Практически мне удалось раскрыть лишь один вопрос: «Федор Разин или Дразин» – это Теодор Драйзер. Все остальное, к сожалению, по-прежнему затянуто плотным туманом.
– Но из тумана уже высветился похожий на Фантомаса книжный продавец Максим-толстый, приезжавший к Царькову в черном внедорожнике, – заметил Бирюков. – Надо разыскать его.
– Если «Фантомас» местный, мигом разыщу, – оптимистично заявил Голубев.
– Это первое, что тебе следует сделать, – продолжил Антон. – И еще одно срочное поручение. Запроси Информационный центр УВД и областное Управление угрозыска, чтобы выяснили: чем промышляет в Новосибирске карманник Синяков, и что за фирма «Эталон-плюс», которую охраняет сожитель Яны Золовкиной. Как его фамилия?
– Сапунцов. Предполагаешь, он может оказаться в числе подозреваемых?
– Предполагать и подозревать будем позже, когда появятся факты. Сейчас же надо проверить все окружение Царьковых.
В разговор включился следователь:
– Кстати, Слава, обязательно выясни прошлое Золовкиной. При телефонном разговоре с ней мне не понравилась лаконичность этой «домработницы».
– Еще какие поручения будут? – спросил Голубев.
– Срочно выполни эти. Дальше будем определяться по ходу дела, – ответил Бирюков и посмотрел на Лимакина. – Пригласи, Петр, эксперта-криминалиста Тимохину, и втроем поедем смотреть жилье Царькова.
…На улицу Кедровую следственная группа приехала в прокурорских «Жигулях». Белая машина без сигнально-мигалочных наворотов не привлекала к себе внимания, однако как только остановилась возле дома Царькова, у калитки противоположной усадьбы будто из-под земли выросла дородная фигура тети Моти Пешеходовой.
– Пригласи ее в понятые, – сказал Лимакину Бирюков. – Еще позови Пахомова, если Андриян Петрович не на рыбалке.
Ни Пешеходова, ни Пахомов от предложения «поучаствовать в осмотре» отнекиваться не стали. Увидев Антона Бирюкова, старик обрадовался так, словно долго-долго ждал этой встречи и наконец-то дождался. Обнявшись будто с родным сыном, он придирчиво оглядел темно-синий прокурорский мундир и восхищенно проговорил:
– Отлично выглядишь, земляк! Это какой же у тебя чин?
– Старший советник юстиции, – ответил Антон.
– По военным меркам, судя по звездам на погонах, в полковниках ходишь. До генеральской звезды рукой подать, а?…
– Прокуроров с генеральскими звездами в районах не держат.
– А ты двигай выше. Если мохнатой руки в верхах нету, сам настоятельно просись.
– Напрашиваться самолюбие не позволяет.
– Отбрось сантименты! Гордость да самолюбие, Антон Игнатьевич, как нижнее белье. Их надо иметь, но не надо показывать. Стань ласковым, и начальство тебя возлюбит.
Бирюков засмеялся:
– Не люблю, Андриян Петрович, подхалимажа.
– Без него труднее жить.
– Ничего, как-нибудь проживем.
Лимакин, обращаясь к Бирюкову, сказал:
– Дверной запор придется взламывать.
– Не надо, не надо, – торопливо проговорил Пахомов. – У меня есть ключи. Гоша постоянно боялся их потерять и запасной комплект передал мне на хранение.
Когда участники следственной группы вместе с понятыми вошли в дом Царькова, им показалось, что вместо жилого помещения они попали в книжный склад. Одна из комнат была в полном смысле слова забита типографскими упаковками книг. Такие же книжные пачки, уложенные друг на друга, возвышались от пола до потолка по обеим сторонам неширокого коридорчика, оставляя лишь узкий проход в кухню и смежную с ней комнату, в которой находились просторный кожаный диван, полированный платяной шкаф и небольшой школьного типа письменный столик. На столике – стопка чистой бумаги, плоский белый телефон с кнопочным набором, мельхиоровый подстаканник, заполненный цветными карандашами, и портативная пишущая машинка «Любава». На вложенном в ее каретку листке было отпечатано четверостишие:
Какой резон заваривать мне кашу,
Ведь я уже успел перебеситься.
Я раньше опасался, что откажут,
Теперь боюсь, что могут согласиться…
– Стишок, кажется, со смыслом, – обернувшись к Пахомову, сказал Бирюков.
– Плагиат, – ответил старик. – Списал Гоша у кого-то. Сам такое он не мог придумать.
– А вдруг талант прорезался…
– Хэ, Антон Игнатьевич, – усмехнулся Пахомов. – Как говорил Шолом-Алейхем, талант, если он есть, так и есть, если его нет, так и нет.
– По-вашему, у Царькова таланта не было?
– Задатки были, да уплыли.
Бирюков перевел взгляд на книжную полку, укрепленную к стене над столиком. Среди прочих книг выделялось шесть книжек, на корешках которых значилось одно и то же: «Георгий Царьков. Лирика».
– Полное собрание сочинений Гоши, – сказал Пахомов.
Над полкой висела цветная фотография молодой русоволосой женщины в белой блузке с отложным воротом и загнутыми широкими обшлагами. Облокотившись на узорный подлокотник кресла, женщина опиралась подбородком на сцепленные в пальцах руки. Кисть ее левой руки обвивала в три ряда жемчужная нитка, а на безымянном пальце золотился бирюзовый перстенек. В ушах серьги-подвески из продолговатых перламутровых камешков, соединенных между собой серебристыми колечками, миловидное лицо было задумчивым, с опущенным грустным взглядом.
– Что за красавица? – спросил Бирюков.
– София Михайловна Царькова, – ответил Пахомов. – Вдохновительница Гоши и издатель его трудов.
– В жизни Сонечка намного интереснее, чем на этой печальной карточке, – подхватила тему Пешеходова. – Извел ее, милочку, одержимый Гоша своим глупым трудом.
