его таким, какой он есть, я уверена! Она любила его, — возразила я.
— Эта сказка не была бы такой скверной, если бы больше походила на правду. А правда такова, что это только в книжках девушке может нравиться тот, кто в глазах всего света лишь бандит…
Я мельком глянула на Иорвета, подавив желание сказать, что и без книжки он мне нравится.
— Арабелла так бы и жила до старости в плену иллюзий, что разбойником и убийцей дозволено быть только на государевой службе, в чине и при нашивках на мундире, — эльф говорил жёстко, и его губы кривились. — Капитан Блад продолжил бы биться на морях, пить и убивать. И в один день сгинул бы, как и все до него в бесплодной борьбе. Вот такой должна была быть эта история.
— Нет, моя сказка лучше, и аминорнам нравится! — я повела рукой на вылезающие тут и там ростки.
Иорвет усмехнулся. За моей историей мы скоротали день, и дневной полумрак леса сгустился в сумерки, неотличимые под густыми кронами от ночи. Мы насобирали сухого хвороста, разложили костёр.
— Ростки перестали появляться, — заметила я. — Твоя очередь. Сейчас вечер, сойдёт и печальная легенда.
Иорвет сидел на свёрнутом одеяле и смотрел на огонь. Я расстелила шкуру напротив, прилегла на неё. Лес дышал и ждал. Эльф поворошил палкой хворост, взметнулись искры.
— Я расскажу тебе правдивую историю, и у неё не будет счастливого конца… — начал он и замолк.
Положив голову на согнутую в локте руку, я приготовилась слушать. Листочки на аминорнах трепетно и нетерпеливо задрожали.
— Давным-давно… Да, уже очень давно, в благословенной, процветающей Дол Блатанна жил Aen Seidhe, и имя его было Гленнмаэр. Будем звать его Гленн… — эльф опять замолчал, задумавшись, лицо омрачила тень давно забытой, но так и не пережитой боли.
Сквозь полуприкрытые веки я наблюдала за ним, вспоминая, где же слышала это имя, а вспомнив, тихонько охнула.
— Ты можешь не рассказывать эту историю, если тебе тяжело её вспоминать, — негромко сказала я.
— Нет, я хочу! Я могу рассказать её только друзьям, а у меня их не так чтобы много, — Иорвет поднял взгляд, прямо посмотрел мне в глаза через жёлто-рыжие колеблющиеся языки пламени. — Только лишь Киаран, Геральт и ты… Яна.
Я замерла, не в силах пошевелиться, чтобы ни движением, ни дыханием не выдать тот атомный взрыв, что происходил внутри. Впервые за всё время нашего знакомства эльф назвал меня по имени, и в его устах оно звучало паролем, ключом к наглухо запертой и забаррикадированной части моего сердца, что жглась с того момента, когда я впервые увидела его. И он назвал меня своим другом… Я медленно перекатилась на спину, по листьям сплетённых над головой ветвей ходили волны.
— Я помню. Ты тоже сказала мне это тогда в госпитале, после битвы.
— Да, — прошептала я. — Но тебе не обязательно считать меня другом, если это идёт против твоих убеждений. Мы прекрасно ладили и так.
— Зачем я буду себе врать? — Иорвет пожал плечами. — Мои, как ты говоришь, убеждения не касаются друзей, они про другое. Дай же мне, наконец, рассказать, и ты поймёшь.
В его голосе проскользнули нотки раздражения, я усмехнулась себе под нос — несносный вспыльчивый характер эльфа никакая дружба не сделает пушистым и мягким. Я снова приподнялась на локте, чтобы видеть его, и приготовилась слушать.
— Гленн был как твой пират, только среди эльфов: отважный, хитроумный и настоящий сорвиголова. Жажда странствий довольно скоро заставила его покинуть дворцы и тенистые леса Дол Блатанна.
Иорвет говорил. Он рассказывал, как отец, ещё будучи совсем молодым по меркам эльфов, путешествовал по миру, попадал в передряги из-за своего необузданного нрава, как участвовал в набегах вместе со скеллигскими пиратами, как едва спасся от казни в Каэдвене за то, что вступился за полуэльфку из портового борделя. О том, как обманул дриад Брокилона и бежал из их леса.
— Подозреваю, что в Брокилоне у меня найдётся с десяток сводных сестёр, — усмехнувшись, добавил он.
Возмужав, Гленн вернулся в Долину Цветов и с командой близких друзей пытался противостоять непрерывному и неостановимому захвату людьми эльфийских земель. Шоннохи, так они называли себя, что значит «Лисицы» в переводе со Старшей Речи, устраивали диверсии, сжигали дома и орудия труда людей, угоняли скот. Но всё было напрасно — пядь за пядью цветущие сады, живительные леса Дол Блатанна вырубали, превращали в разрытые поля.
— Люди не уничтожили только сердце долины — «Звезду, отраженную в реке», дворец Feainne ar Aevon. Он стоит на плато, со всех сторон окружённом водопадами, и даже у dh’oine не поднялась рука разрушить его. Я был там много раз, и, несмотря на пару сотен лет запустения, весь Ард Дол по сравнению с ним не более, чем бледная тень, — голос Иорвета изменился: — Говорят, что Энид ан Глеанна восстановила дворец…
Он задумался.
— А легенды говорят, что всё самое прекрасное покупается лишь ценой великого страдания. Наверное, так оно и есть… Как бы то ни было, эльфы оставили Дол Блатанна. И мой отец ушёл тоже, одним из последних, а потом встретил Аэлирэнн — Деву из Шаэрраведда. Они были похожи, как огонь и пламя, и Аэлирэнн была ещё более отчаянной, чем Гленн. Она была ожившим духом войны, а отец всегда предпочитал добрую драку трусливому бегству. Ты знаешь, чем закончилась та война, и вскоре после казни Аэлирэнн отец вмиг из охотника превратился в преследуемую дичь. Как это знакомо… — потянувшись, Иорвет подкинул хвороста в костёр и отодвинул одеяло в сторону, чтобы не придавить высунувшийся из-под края любопытный росток.
Путешествия Гленна превратились в скитания, удача отвернулась от него. Так бы путь мятежного эльфа и закончился где-то в Веленских болотах, если бы его не выходила молодая травница.
— Конопатая, круглолицая dh’oine, — неожиданно зло сказал Иорвет. Медленно выдохнул.
Оправившись, его отец подался в Ард Дол, осел, остепенился. Женился на красивейшей эльфийке из древнего рода.
— Ариэль, — едва слышно произнёс он.
А потом там, в Ард Доле, родился он, Иорвет.
— Я всегда походил на отца и печалил мать буйным нравом. Единственное, чему она смогла научить меня из всех так любимых ею искусств, так это игре на флейте. Всё остальное время отец учил меня сражаться. Это были счастливые дни…
Шли годы, и Гленн всё больше замыкался в себе, всё чаще уходил в одиночестве надолго в горы. В тот день, когда Иорвету исполнилось сорок — практически совершеннолетие по эльфийским меркам, его отец исчез.
— Мама ждала его всю весну, прошло лето, а осенью
