ухитрился достать пистолет из за голенища сапога, когда он бросился на него и даже выстрелил 2 раза) в левую часть груди и вышла 5 сантиментах ниже плеча, вторая только черканула по ребрам. Главный врач Санитарного Эвакогоспиталя СЭГ — 1857 Владимир Владимирович Гемпель так и сказал: "Повезло. В рубашке родился. И как я понимаю, не один раз? По моим прикидкам, раза три…"
Майор Гемпель строго-настрого запретил Серёже вставать с кровати (а Сережке надоели утки — обтирки), лежащего рядом, выздоравливающего капитана — танкиста, попросил последить за тем, чтоб "Воробей не улетел", что тот педантично исполнял (как немец, какой-то). Дверь открылась и в палату вошла молодая, красивая медсестра Шурочка со шприцем и снаряжением для уколов.
— О-о-о! Сергей — Воробей, дружище ситный! А вот и Шурочка с ремонтным набором по твою ж… кормовую часть! — заулыбался рыжеволосый лейтенант, лежащий у окна.
— Если хочешь быть здоров — заголяйся! — поддержал его танкист, подмигнув Серёжке. — Голым задом сядь на шприц и вращайся!
— Ну, товарищ капитан, все Вы знаете! У Вас «ж…опато» больше!
— Чего — чего??? — опешил от такой наглости капитан.
— Ну, у Вас — же — опыта — больше! — четко повторил сказанное Серега.
Вот теперь уже ржали над капитаном…
— Ну, хватит! — прервала их шутки медсестра. — Хватит гоготать над парнем.
— Шурочка, всё, мы умолкаем! — каясь, лейтенант сложил на груди руки. И всего за один ваш нежный взгляд, а может поцелуй…
— Валенком, по наглой рыжей морде! — отшила его Шурочка, смех прекратился, и она скомандовала. — Ну, Стреляный Воробышек, поворачивайся на живот! (В госпитале иначе, как «Стреляный Воробей», его не называли. Это прозвище приклеилось к Серёжке с лёгкой руки главного врача, посчитавшего его ранения.)
— А может не надо, а? — попробовал отвертеться от укола Серёжка. Его традиционная отмазка вызвала в палате очередной приступ веселья.
— Нет, ну вы посмотрите на него! — всплеснула руками девушка. Как под пули лезть, так ему не страшно, а один маленький укольчик — больно и страшно! Бог ты мой, он ещё и упирается! Давай — давай, поворачивайся и скидывай одеяло. Ой, нет, ну что твориться! Он ещё и краснеет, стесняется! Будто я его не видала «в чём мамка родила»! А два месяца чуть живой лежал — кто за тобой ухаживал, а?
— У-ой! Мама…
— Вот, а трясся — то, делов — то! А будешь упираться — пожалуюсь товарищу майору!
Суворовское.
Заместитель начальника Калининского суворовского училища, подполковник Богданов, дочитав, положил бумагу на стол.
— А Партизанов — это что, прозвище или фамилия?
— Согласно документам — фамилия. — ответил мальчишка.
— Ну, давай документы.
— А их должны были переслать из госпиталя.
— Странно, суворовец Партизанов, если документы не переслали, то должны были передать с Вами или с Вашим провожатым.
— Не могу знать, товарищ подполковник! — Серёжка про себя ехидно улыбнулся: «Как же, отдал я документы, а потом сиди до конца войны за партой и изучай стихи о дедушке Мазае и его зайцах!»
— Н-да, Сергей, ну что же… А ты себе, случайно, годик — другой для фронта не набавил, а? Что-то тебе не дать по виду почти 15-ти.
— Плохо кормили, а ещё — в детстве болел. (А ведь действительно, каким в 41-ый попал, таким и остался" — в очередной раз подумал он про себя. — Может я там, в коме какой?)
— А в госпитале по какому случаю оказался?
— Да… так… подкармливали…
— Из Ленинграда, наверное, да? Тогда понятно, почему не вырос… Ну, ладно, не буду об этом. Борисов… — на зов майора вошел крепкий, коротко стриженый суворовец. — Вызови мне старшину Мартьянова из 4-ой роты.
Через несколько минут явился старшина.
— Вот что, Аркадий Сергеевич, прими к себе в роту суворовца Партизанова. Без карантина — из госпиталя парень. Полного аттестата и документов пока нет, но должны скоро прибыть. Покорми, ну и как всегда, сам знаешь, пусть вымоется с дороги, выдай обмундирование.
— Всё ясно, товарищ майор. Разрешите идти?
— Идите.
— Колька, слыхал? К нам в роту новенького прислали!
— Кто такой, откуда родом?
— Да я сам ничего ещё толком не знаю, его только что привели.
— Ну, мама дорогая! Витёк, ну так узнай… — Колька Багров пользовался большим авторитетом во взводе и всей роте. Он был на фронте, и там его наградили медалью «За боевые заслуги». А ещё Колька был самым старшим в роте — ему уже шел 15-ый год.
— Класс, встать! Смирно! — скомандовал дежурный. — Товарищ преподаватель, 3 взвод 4-ой роты к занятиям готов. Отсутствующих нет!
— Здравствуйте, ребята. Садитесь, садитесь… — Игорь Валентинович раньше преподавал историю в школе, в армии не служил, и, поэтому, его всегда шокировали доклады, «смирно», «вольно» и всё такое.
— Вольно! — помог ему дежурный. — Взвод, сесть!
— Ребята, познакомьтесь, это наш новый ученик… то есть суворовец Партизанов Сергей. Да, очень колоритная фамилия. Прошу любить и жаловать. Сергей, садитесь за третью парту. И ещё, Сергей, Вы хотя бы что-нибудь помните из курса истории?
— Кое-что ещё помню.
— Не назовёте ли Вы мне столицу Древней Руси в 9-ом веке?
— Киев, названа по легенде одним из трёх братьев — Кием, но есть версия, что так звали речного перевозчика на Днепре.
— Во — даёт! — послышалось в классе.
— Да, небось, мама дорогая, маменькин сынок! — толкнул локтем Колька Витьку. — Учебники зубрил вместе с мамкой! Может он и когда мы немцев победим знает?
— Не плохо, молодой человек! Не плохо! А кто из класса желает задать вопрос по пройденному материалу?
— Можно? — поднял руку Колька.
— Пожалуйста, Багров.
— Когда закончится война?
У Серёжки что-то перемкнуло в голове, он почувствовал себя как на уроке истории в школе:
— 2-го мая 1945 года был взят Берлин, 8-го мая подписан «Акт о безоговорочной капитуляции Германии…» — тут Серёжка понял, что он что-то говорит не то: в классе стояла гробовая тишина, словно ребята перестали даже дышать.
— Это что ж, ещё больше года
