— Итак, — нетерпеливо произнесла она, —каковы наши действия?
— Первое — это газетчик, — ответил он. — Надосделать все, чтобы его статья ни в коем случае не была опубликована.
— Как это сделать? Такой сенсационный материал он иззубов не выпустит. Учтите, Сабина Мэннинг — личность весьма известная.
— Сначала давайте посмотрим, что творится в конторе,кто в ней сейчас находится. Короче, оценим ситуацию на месте.
Мартина прежде посещала контору, и не один раз. Зданиепредставляло собой большой двухэтажный особняк, расположенный в шестнадцатомarrondissement[27], вблизи от авеню Виктора Гюго. На первом этажерасполагались апартаменты Сабины Мэннинг: ее рабочий кабинет, спальня с ваннойкомнатой, гостиная, столовая и кухня. Офис Дадли и комнаты, в которых работалиСанборн и Кендал Флэнаган, находились на втором этаже. Там же, в дальнейкомнате, окна которой выходили во двор, томился в заточении репортер.
Обслуга дома состояла из горничной и повара, нанятых самимДадли. Секретарша мисс Мэннинг уволилась незадолго до исчезновенияписательницы, а на ее место Дадли пока никого не взял. Гасконец-повар непонимал ни слова по-английски. Горничная-парижанка, мадам Буффе, зналанесколько английских слов.
Колби понимающе кивнул, глаза его сделались задумчивыми.
— Ясно. Может быть, нам удастся что-нибудь сделать.Если повезет, конечно.
— А именно?
— Если все пойдет как по маслу, — ответил он ипосвятил Мартину в свой план.
Та слушала его со все возрастающим интересом, которыйперешел в ликование, что было видно по ее глазам.
— Что ж, должно получиться весьма забавно, —заметила Мартина, затем ее лицо вновь стало серьезным. — А как быть совторой проблемой?
— Тут будет не так весело, возможны жертвы, —ответил Колби. — Многое зависит от действий, которые они предпримут, когдаобнаружат, что похитили не того человека.
Колби расплачивался с таксистом, когда объявили их рейс. Оникинулись в здание аэропорта, чтобы успеть выкупить билеты, пройти регистрацию ипаспортный контроль и в последнюю минуту поднялись на борт самолета. Когда ониуже были в воздухе, Лоуренс, затянувшись сигаретой, обратился к Мартине.
— Вы живете в Женеве? — спросил он.
— Нет. В Париже. У меня там квартира неподалеку отплощади Этуаль.
— Тогда мы соседи. Я живу на авеню Клебер. Как долго выживете в Париже?
— Я там родилась, — ответила она. — Важно, некак долго, а как часто я в нем бываю.
— И как же часто?
— Отец мой был американцем, а мать — француженкой.Жизнь моя протекала, как у перелетной птицы. Ни у отца на родине, ни у материво Франции я не чувствовала себя своей. Стала жертвой двустороннего шовинизма.
— Почему? Расскажите мне.
Она поведала историю ее семьи. Отец, сын американскогопредпринимателя со Среднего Запада, в 34-м году, сразу же по окончанииколледжа, приехал на год во Францию учиться живописи. Выдающимся художником онне стал, но так полюбил Париж, что отказался возвращаться домой. К счастью, отдеда по материнской линии ему досталось кое-какое наследство, и он преспокойносмог остаться, во Франции. Женился на французской актрисе, родом из Бордо,игравшей в театре второстепенные роли, и в 36-м у них появилась Мартина. Послевторжения в страну немцев он отправил жену и дочь в Соединенные Штаты, а самвлился в ряды Сопротивления. Когда война закончилась, семья воссоединилась, иони стали жить в Париже. Только теперь этот американец стал большим французом,чем ими были сами французы, а француженка-мать, в свою очередь, вдосталь вкусивамериканского яблочного пирога, никак не могла приспособиться к жизни впослевоенной Франции. Боже, ей требовалась помощь!
Отец с матерью были людьми буйного темперамента — двавулкана, да и только. Они постоянно скандалили, то расходились, то сновасходились. Расставания их никогда не были долгими: мать не могла отказаться отбезмятежной жизни домашней кошки из парижского предместья. Отец же, невзирая нато, какую огромную пользу он смог бы в случае возвращения принести своейсобственной родине, был охвачен безумной идеей вернуть Францию в la belleepoqne[28]. Он считал, что спас эту страну от нацистов, и теперьего долг — спасти ее от французов.
Мартине приходилось метаться на волнах бурных событий,происходивших в семье, между Соединенными Штатами и Францией. То она посещалашколу в Париже, то в Сент-Луисе, то снова в Париже, то в Фениксе, то опятьвозвращалась в Париж, после чего ее везли в Палм-Бич. Позже, став старше, вовремя очередных семейных разладов училась сначала в швейцарской, а затем ванглийской школе. В результате у нее выработался потрясающий инстинктсамосохранения, и она скоро поняла, что может с легкостью грека или польскогоеврея адаптироваться в любой среде людей, говорящих на чужом для нее языке иисповедующих незнакомую ей культуру. В любой стране через каких-нибудьнесколько недель она становилась своей.
— Если бы я попала в школу, где оказалась бы в компаниикурдов, — сказала Мартина, — я бы через сутки научилась разжигатьверблюжий навоз и стряпать на нем, через месяц — говорить на их местномдиалекте, а к концу второго — имела бы солидные связи на черном рынке этогосамого верблюжьего навоза.
Она обнаружила в себе задатки прирожденного биржевогомаклера.
— Отец умер, — продолжила Мартина. — Матьвышла замуж за торговца недвижимостью в Сан-Фердинандо-Вэлли. Сейчас онаразъезжает в «кадиллаке», который длиннее bateau-mouche[29],владеет кругленькой суммой в валюте четырнадцати стран мира, является членомобщества Джона Берча и собирается сделать пластическую операцию, чтобы принятьучастие в конкурсе красоты в провинциальном городке Беверли. Если бы отец былжив, его корявого французского вряд ли хватило бы, чтобы держать какую-нибудьаптеку на Елисейских полях. Скорее всего, он забрался бы в провинцию, поселилсябы, как Доде, в заброшенной мельнице и занялся бы переводами Рембо. Так что,имея француженку-мать, которая стала американкой, и отца-американца, которыйстал французом, я до сих пор не пойму, кто же я. Может, просто беженка? —с юмором предположила она.
— А чем вы теперь занимаетесь? — спросил Колби.
— Снимаюсь в эпизодических ролях и от случая к случаювыполняю несколько странную работу для приятеля, который заведует конторойчастного сыска.
Самолет приземлился в Орли, и в половине первого пополудниКолби и Мартина были на выходе из таможни. Они заняли первую попавшуюсясвободную телефонную кабину. Пока Колби, роясь в кармане, нашел средишвейцарских, французских и английских монет телефонный жетон, Мартина досталаиз сумочки записную книжку и раскрыла нужную страницу. Он набрал номер.
