столяра.
Занявшись изучением антропософии, А. Белый отметил: «Из столяра Кудеярова глядит… Люцифер…»[75]. Сухоруков же, утверждающий, что «греха нет: ничаво нет – ни церквы, ни судящего на небеси» (370, СГ), в антропософских терминах, одержим Ариманом. Согласно учению Р. Штайнера, влияние люциферических существ должно уравновешиваться действием ариманических, и достижение этого равновесия – первая цель, к которой следует стремиться вставшему на путь духовного ученичества. Однако в существе Медного Всадника эти два влияния не уравновешены, являются попеременно, и это придает его лицу «двусмысленное выражение»[76] (98). Поскольку, как уже упоминалось, одно из определений зла, по А. Белому, «двусмысленность»,[77] можно считать, что Медный Всадник в романе – олицетворение зла, попеременное явление Люцифера и Аримана.
Двойственность основателя Петербурга привела к раздвоению жителей города, причём раздвоение стало следствием влияния принесенных с Запада идей, в частности идеи общественного служения. Обе основные интерпретации этой идеи (революционные преобразования и охрана существующих порядков), по Белому, связаны с деятельностью Петра Первого. «С той чреватой поры, как примчался к невскому берегу металлический Всадник», всякий «житель империи» вольно или невольно стал приверженцем одного из двух общественных лагерей. С точки зрения автора «Петербурга», это привело к потере целостности личности, поскольку каждая из сторон (революционная или консервативная) требует от человека полного себе подчинения, в то время как личность не вмещается в узкие рамки ни государственной, ни антигосударственной идеологии.
Идея служения обществу как разрушение существующих форм
Свое отношение к революционно-террористическим идеям и организациям А. Белый выразил прежде всего через образ и судьбу Александра Ивановича Дудкина. Деятели, подобные Дудкину, говорят о своем стремлении принести пользу обществу, однако презирают людей, из которых общество состоит. Народ они пренебрежительно именуют «массой», отводя ему лишь роль инструмента: «…для нас… масса… превращается в исполнительный аппарат… где люди… – клавиатура, на которой пальцы пьяниста… летают свободно…» (84). А. Белому очевидно, что революционные движения раскалывают общество на части в соответствии с социальным положением и политическими взглядами людей. В результате люди начинают ненавидеть друг друга лишь потому, что принадлежат к разным общественным слоям. При таком подходе личность теряет свое значение и превращается составную часть одной из общественных групп.
В романе писатель разоблачает неистинность такого отношения к человеку, дважды сталкивая героев-антагонистов Дудкина и Аблеухова-старшего – сначала как революционера и сенатора (эта встреча вызывает в обоих смесь ненависти и ужаса), затем – как частных лиц в кабинете Николая Аполлоновича:
«Аполлон Аполлонович подал два своих пальца: те глаза не глядели ужасно; подлинно – то ли лицо на него поглядело на улице: Аполлон Аполлонович увидал перед собой только робкого человека, очевидно пришибленного нуждой.
Александр Иванович с жаром ухватился за пальцы сенатора; то, роковое, отлетело куда-то: Александр Иванович пред собой увидал только жалкого старика» (92, 93).
Таким образом, проблему взаимоотношений личности и общества Белый понимает по-пушкински,[78] но, в силу того что писателей разделяет почти столетие, автор «Петербурга» идет дальше создателя «Капитанской дочки». Общественные движения в изображении А. Белого «стеснительны» не только для их «противников и недостаточных доброжелателей», но и для самих участников движений, поскольку и внутри партии сохраняется функциональный подход к человеку.
Дудкин хвастает своей свободой: «…Я действую по своему усмотрению…» (82), – но признается, что одинок: «…круг лиц, стоящих со мною в человеческих отношениях, равен нулю…» (83), – и виновато в этом «общее дело»: «общее дело… давным-давно для меня превратилось в личное дело, не позволяющее мне видаться с другими: общее дело-то ведь и выключило меня из списка живых» (81).
Исполняя партийные поручения, Дудкин попал в ссылку; партия восхищалась им, его партийная кличка стала широко известна. Но о том, что сам он в это время в ссылке голодал, холодал и страдал от одиночества, партия «позабыла». Так Дудкин раздвоился[79]: «Александр Иванович Дудкин… отличался чрезмерной чувствительностью; Неуловимый же был холоден и жесток. Александр Иванович Дудкин отличался от природы ярко выраженной общительностью и был не прочь пожить в свое полное удовольствие. Неуловимый же должен быть аскетически молчаливым» (91). Чувствующая часть его существа с этого времени пребывала в застывшем состоянии («льды Якутской губернии… я… ношу в своем сердце…»; 85). Раздвоенный Дудкин, человек с замерзшей душой, создал теорию «здорового варварства», от которой один шаг до поклонения сатане.
Дудкин возненавидел «общее дело», потому что, работая для него, потерял самого себя: «Я – я: а мне говорят, будто я – не я, а какие-то мы»; «…Хочется, чтобы я – стало я… А тут мы…» (81, 88).
Та же «легкомысленная» партия поставила перед нечеловеческим выбором Николая Аполлоновича: отцеубийство или самоубийство. Отношение А. Белого к отцеубийству однозначно: взгляды всех основных героев романа на возникшую ситуацию совпадают. «Нет, нет, нет! Таких ужасов не бывает на свете; и зверей таких нет, кто бы мог заставить безумного сына на отца поднять руку», – думает Софья Петровна (172). «Подлость», – говорит Дудкин (255). А Сергей Сергеич Лихутин, сам находящийся в ссоре с отцом уже больше двух лет, поверив в способность Аблеухова сделать «это», смотрит на него как «на небывалое заморское диво, которому место в кунсткамере» (361).
У активистов движения, однако, данное Николаю Аполлоновичу поручение не вызывает отвращения, они приветствуют его: Варвара Соловьева Аблеухову «собирается предложить гражданский брак по свершении им ему предназначенной миссии» (115), – либо говорят о нём как об обычном партийном задании (Морковин) и потому в глазах автора романа становятся небывалыми существами, для наименования которых даже слово «звери» – слишком мягкое.
Таким образом, Белый показывает, что революционные идеи внутри партии имеют религиозный статус: соответствовать им члены партии и просто сочувствующие должны любой ценой, в том числе ценой разрыва человеческих, даже внутрисемейных связей и отказа от собственной личности. При этом верхушка партии давно осознала несостоятельность претензий партийных идей стать новым катехизисом: Дудкин во всем разуверился, «особа хохочет над общим их делом» (280), в него не верят «почти все идейные сотрудники партии»: «… всюду, всюду… одно сплошное мозговое расстройство, одна общая, тайная, неуловимо развитая провокация, вот такой вот под общим делом смешочек…» (89, 90). Религиозное принятие революционных идей вызывает у «деятелей небезызвестных движений» «мозговые расстройства», превращает их в душевнобольных.
Идея служения обществу как охрана существующего порядка
Однако влияние государственного аппарата на Аполлона Аполлоновича Аблеухова аналогично воздействию на Дудкина революционной партии.
Аблеухов-старший – прежде всего глава Учреждения. Как чиновник, он мыслит с предельной обобщенностью, а значит и отвлеченностью: «Общим признаком… сенатор привык
