должна.
Сойдя с тропинки, Софи углубилась в парк, но не успела пройти и двадцати шагов по пыльной боковой дороге, как совсем рядом с ней загромыхали колеса кареты. Забывшись в своих мыслях, она даже не подняла головы. Поравнявшись с ней, карета остановилась. Софи не успела пройти мимо: дверца распахнулась, крепкие мужские руки схватили ее и увлекли внутрь кареты, ладонь зажала ей рот, чтобы она не смогла закричать.
Глава 9
Филипп крепко прижал Софи к груди и прошептал на ухо:
– Это я.
Только что она брыкалась и молотила кулаками изо всех сил, стараясь освободиться, но тут мгновенно стихла.
– Обещаете не кричать, если я уберу руку? – Филипп старался не замечать, как сладко пахнет девушка и как ее нежное тело прижимается к нему.
Софи кивнула. Филипп убрал ладонь и отпустил ее, но она хорошенько лягнула его в голень и поспешила пересесть на сиденье напротив.
Охнув, Филипп потер место удара и укоризненно заметил:
– Я же пальцем вас не тронул. Зачем вы меня пнули?
Ее глаза вспыхнули огнем.
– Я обещала не кричать, но и только. А получили вы за то, что напугали меня почти до бесчувствия. Что это за манера – хватать в парке ничего не подозревающих девушек?
Филипп прикусил губу. Она всегда предпочитала говорить начистоту. Вот почему он был уверен, что Белл не прав.
– Простите. Я вас напугал. Просто в голову не пришло, как еще завлечь вас сюда. Хотите, я открою окно?
Филипп не забыл, что она всегда боялась закрытых пространств. Особенно трудно ей приходилось в каретах.
Она кивнула и быстро сказала, прежде чем снова устремить на него сердитый и требовательный взгляд:
– Да, прошу вас. И скажите, наконец, что происходит. Это похищение? Но зачем? Кто вы?
Карета тронулась. Филипп заблаговременно дал кучеру Клейтона указание неспешно ездить по парку. Подавшись вперед, он распахнул ближнее к Софи окошко, впуская воздух и свет, и сказал:
– Сейчас я не могу объяснить вам всего, но мне нужно было с вами поговорить, а нанести официальный визит вряд ли удобно, во всяком случае пока.
– Вы могли бы остановиться и попросить меня сесть в карету, – заметила Софи.
Он повел бровью:
– И вы бы согласились?
Она вздернула подбородок:
– Нет.
– Тогда мой метод себя оправдал.
Она по-прежнему сидела, обхватив себя руками, но гнев вдруг куда-то исчез.
– Отлично. Тогда обсудим, наконец, то, что вы хотели мне сказать. Вы позволили мне думать, будто вас нет в живых. Каким нужно быть подлецом, чтобы так поступить?
Обреченно вздохнув, Филипп закрыл глаза и сказал, что не мог признаться даже собственной матери, но Софи это не впечатлило.
– Не могли или не хотели?
– И то и другое.
Она подалась вперед, оказавшись на самом краю сиденья, и пристально посмотрела ему в глаза.
– Почему? Почему вы не написали, Филипп? Вы должны мне объяснить!
Он взъерошил волосы, словно на что-то решаясь, потом сказал:
– Но сначала я должен вас кое о чем спросить.
Ее ноздри затрепетали: что это он о себе возомнил!
– Смешно: вы требуете ответа на ваши вопросы, но отказываетесь отвечать на мои.
Филипп не отвел взгляда:
– К сожалению, пока так. Просто знайте… мне очень жаль. Мне жаль, Софи, что я причинил вам боль. И тем не менее я должен вас кое о чем спросить.
– Ладно. – Софи выпрямилась, сложив руки на коленях. – Что такое вы хотите спросить столь отчаянно, что решились похитить меня прямо средь бела дня?
Филипп глубоко вздохнул. Да, он хотел задать ей этот вопрос с глазу на глаз, хотел видеть ее лицо, когда она будет отвечать, чтобы понять, правду ли она говорит. По идее это не должно его волновать, но почему-то волновало.
– Почему из всех мужчин на земле вы выбрали моего кузена?
Она отпрянула, будто ее ударили, и отвернулась, избегая смотреть ему в глаза.
– Какая разница?
Ему почудилось, или ее голос дрогнул?
– Возможно, для вас никакой, – ответил он, разглядывая ее профиль в надежде, что она выдаст свои истинные чувства.
Он видел, как она проглотила ком в горле.
– Вас не было целую вечность, сэр! До вчерашнего дня я считала вас погибшим!
Он снова запустил руку в волосы:
– Но почему Хью?
– Я вас вообще не знаю! – выкрикнула Софи, поворачиваясь к нему. Ее глаза опять полыхали гневом. – Человек, которого я знала… которого любила… – Ее голос дрогнул. – Тот человек так никогда бы со мной не поступил!
– Почему вы отказываетесь отвечать на мой вопрос? Вы или издеваетесь, или… – Боже правый! Он не переживет, если она скажет «да» на следующий его вопрос, но он должен его задать! – Вы… его любите?
Против воли голос выдавал его волнение.
Последовало долгое молчание, а потом она спросила:
– Какая вам разница? – Ее голос дрожал.
– Вы… любите… его? – повторил Филипп сквозь стиснутые зубы.
Она опустила голову:
– Нет, я с ним едва знакома.
Его затопила волна облегчения, но радость очень быстро сменилась страданием, когда она, полузакрыв глаза, добавила:
– Я вообще никого не люблю.
Филипп с тяжелым вздохом посмотрел на нее. Эти слова ранили его сильнее, чем он готов был признать, но, положа руку на сердце, оно и к лучшему. Он уже не тот, кто нужен Софи. Она заслуживает большего.
– Вот как?
Она сухо кивнула, стиснув зубы, подняла голову, но встречаться с ним взглядом избегала. В ее глазах блестели слезы.
– Тогда почему вы согласились выйти за него замуж? – спросил Филипп. – Почему?
Она обреченно махнула рукой:
– Вы же знаете, как оно бывает: все устроили отец и Валентина, а мне было все равно: я не сказала им о…
– О чем? – не утерпел Филипп, снова подаваясь вперед.
– О нас, – призналась она еле слышно.
– Наверное, так даже лучше.
– Правда? Теперь весь город думает, будто я вас ненавижу, потому что вы лишили меня шанса стать герцогиней, – сказала Софи, уставившись в окно.
Его так и подмывало спросить, правда ли это, но он не хотел делать ей больно. Они оба знали правду, и было слишком жестоко просить девушку произнести роковые слова. Нет. В одном он мог быть уверен – Софи любила его… когда-то.
Он на миг прикрыл глаза:
– Вы ответили на мои вопросы. Теперь я отвечу на ваши.
Она наклонилась вперед, внимательно глядя на него.
– Во-первых, я… был болен: серьезно ранен на поле боя, чуть не умер.
Она судорожно вздохнула.
– Понимаю. – Некоторое время она, казалось, обдумывала услышанное, прежде чем прибавить: – Но мне кажется, что вы могли бы написать, хотя бы раз, когда
