class="p1">– Я вам достаточно плачу, чтобы находиться здесь и работать здесь над моей книгой. Кофе здесь должен быть высший сорт. А еда здесь не должна быть дерьмом. Вы бы, наверное, не перетрудились, если бы сделали тост с авокадо?
Джейк посмотрел на него. В Калифорнии авокадо могли расти на деревьях – в буквальном смысле – и в январе, но он сомневался, чтобы этот молодчик одобрил каменные авокадо, что продаются в супермаркетах Коблскилла.
– Здесь вроде как основной упор на сыр и молоко. Возможно, вы заметили все эти молочные фермы?
– У меня непереносимость лактозы.
– О, – Джейк нахмурился. – А мы это знали? Вы указывали это в бланках?
– Я не знаю. Я не заполнял никакие бланки.
Этот тип смахнул со лба волосы. Не в первый раз. И они снова упали на глаза. Не в первый раз. Это что-то напомнило Джейку.
– Что ж, надеюсь, вы напишете, какая еда пришлась бы вам по вкусу. Я бы не рассчитывал здесь на хорошие авокадо, не в это время года, но, если есть какие-то блюда, какие вам нравятся, я поговорю с Патти и Нэнси. Если вы сами не хотите.
– Я хочу писать мою книгу, – заявил здоровяк с напором под стать киногерою, бросающему в камеру что-то вроде: «Вы обо мне еще услышите» или «Вы не знаете, на что я способен». – Я приехал сюда, чтобы закончить ее, и не хочу думать ни о чем другом. Я не хочу слушать этих трех ведьм, вечно кудахчущих в соседнем номере. Не хочу, чтобы трубы в ванной не давали мне спать по утрам. И что это за камин в моей спальне, что мне нельзя топить его? Я точно помню огонь в камине у вас на сайте. Какого хрена?
– Это был камин в зале, – сказал Джейк. – Разводить огонь в номерах у нас, к сожалению, не разрешается. Но в зале мы топим камин каждый вечер, и я с радостью затоплю его пораньше, если вы захотите поработать там или почитать. Мы делаем здесь все, что можем, чтобы создать условия для наших гостей-писателей, и заботимся, чтобы у них было все, что нужно для работы. И конечно, чтобы они оказывали благотворное влияние друг на друга.
Говоря все это, Джейк думал о том, сколько раз он за всю свою жизнь говорил что-то подобное, и все, кому он это говорил, согласно кивали ему, потому что все они были писателями, а писатели признают важность взаимопомощи. Так было всегда. Но не в этом случае. И Джейк вдруг понял, что когда-то уже сталкивался с чем-то подобным.
Когда же этот тип тесно сложил руки на груди, злобно глянув на Джейка, до него дошло.
Эван Паркер. Из Рипли. Тот самый, с небывалой историей.
Теперь он понял, почему в течение всей этой стычки у него было такое чувство, словно мозг подает ему какие-то знаки, а мысли кружатся вокруг невидимого центра. Нет, этого конкретного говнюка он впервые встретил пару дней назад, но значило ли это, что он его не знал? Знал. Еще как.
Нельзя сказать, что прошедшие пару лет Джейк только и делал, что размышлял о том, первом, говнюке – стал бы писатель, познавший какой-никакой профессиональный успех (а Джейк его познал) забивать себе голову зеленым писакой, невесть как сумевшим дернуть за рычаг автомата первоклассных историй в самый удачный момент, не иначе, с первого раза, и сорвавшим дармовой джек-пот? Всякий раз, как в мыслях Джейка возникал Эван Паркер, его мучила зависть, горькая зависть от несправедливости всего этого, после чего он бегло проверял, не вышла ли еще – вряд ли такое можно было не заметить, но мало ли – эта книга (а она все не выходила), и в который раз думал, что его бывший студент переоценил свои способности, но это не сильно его утешало. Эта история, как сказал о ней сам автор, была, в своем роде, серебряной пулей, и когда бы книга ни вышла, ее ожидает успех, как и ее автора – такой успех, какой и не снился Эвану Паркеру, как, впрочем, и Джейку.
Сидя в своем скромном кабинете в Творческом центре искусств «Адлон», Джейк явственно почувствовал присутствие Эвана Паркера, словно тот вошел к нему собственной персоной вместе с этим калифорнийским умником.
Умник все говорил – точнее, разорялся. Разделавшись с коллегами-писателями, от стал крыть отель «Адлон», местную кухню и весь городок Шэрон-Спрингс. А затем перешел на своего «агента с восточного берега», посмевшего предложить ему заплатить кому-то собственные деньги, чтобы его роман доработали прежде, чем снова предлагать в издательство (А зачем тогда редакторы? Или те же агенты?), и на киношника, которого он встретил на вечеринке, предложившего ему ввести в действие героиню (Мужики книг, что ли, не читают или в кино не ходят?), и далее, на уродов в Макдауэлле и Яддо, отказавших ему в резиденции (Им, наверно, подавай «аффтаров», мечтающих продать хотя бы десять экземпляров своих романов в стихах!), и на неудачников, строчащих что-то за каждым столиком в каждой кофейне в Южной Калифорнии, таких одаренных, что куда деваться, будто мир ждет не дождется их сборника рассказов, сценария или романа…
– Вообще-то, – сказал Джейк неожиданно для себя, – я сам написал два романа.
– Ну еще бы, – умник покачал головой. – Каждый может быть писателем.
Он развернулся и решительно вышел из кабинета, оставив на столе у Джейка плетеную корзину с ланчем.
Джейк слушал удалявшиеся шаги гостя-писателя, пока тот поднимался по лестнице, и наступившую затем тишину, в который раз задаваясь вопросом, за что ему этот кошмар – сносить общество (не говоря о хамстве) подобной публики. Все, чего ему хотелось, это рассказывать – лучшими возможными словами, в лучшей возможной манере – истории, возникавшие у него в уме. Он всегда с готовностью работал над собой и своими произведениями. Он был учтив с учителями и уважителен с коллегами. Он прислушивался к советам агента (когда тот их высказывал) и учитывал замечания редактора (когда тот их делал) без возражений. Он оказывал поддержку другим писателям, которых знал и кем восхищался (и даже тем, кем не особо восхищался), посещая их читки и, более того, покупая их книги (в твердых обложках! в независимых книжных!), и делал все возможное, чтобы быть хорошим учителем, наставником, товарищем и редактором, несмотря на (будем откровенны) полнейшую безнадежность большинства работ, с которыми ему приходилось иметь дело. И к чему он в итоге пришел? Стал бортпроводником на «Титанике», предлагавшим стулья пятнадцати бездарным прозаикам, попутно убеждая их, что стоит приложить немного усилий, и все будет в порядке. Он был мажордомом в старом отеле на севере штата Нью-Йорк, притворявшимся, что все эти «гости-писатели» ничем не отличаются от ребят из Яддо,
