когда наши дети были беспомощными младенцами.
По ночам вставал, памперсы менял, колыбельные пел. Как и я, недосыпал, но это не помешало ему найти шлюшку на стороне.
Стоп.
Я не хочу и не буду копаться в этом говне. Тогда два года назад я не стала разбираться ни в его мотивах, ни в претензиях, ни в оправданиях, и сейчас не стану.
Потому что ничего это не изменит.
Особенно сейчас, когда в его кармане опять вибрирует телефон.
Дианочка никак не может успокоится? Нервничает, что Герман у бывшей жены и детей?
Я бы, наверное, тоже нервничала и постаралась бы форсировать отношения с серьезным “пусей”. Забеременела бы.
— А еще одно правило было, — Борька смотрит на Германа исподлобья, — никаких гаджетов за столом. Или я что-то путаю?
— Нет, не путаешь, — Афинка мотает головой. Высовывает язык и широко открывает рот, показывая папуле, что она все проглотила и имеет право говорить. — Потом поиграем?
— Так, давай по порядку, — Герман достает телефон, выключает его и встает, — да, есть такое правило, никаких гаджетов, — откладывает смартфон к раковине и возвращается за стол. — Виновен.
— Пааа, — тянет Афинка и дергает его за рукав рубашки, — поиграем? В куклы?
Да, Герман играет с дочерью в куклы. И это со стороны выглядит очень мило и забавно, но мне от этих игр тошно, ведь потом, когда папы рядом нет, я “не так играю”, “неправильно”.
— У нас с Борей будет еще серьезный разговор, — Герман ловко наматывает на вилку тонкие спагетти, — У меня, у мамы и Бори.
Афинка хмурится:
— А я?
— А у тебя важное задание, — Герман наклоняется к ней. — Подготовить свою комнату к чаепитию, нарядить кукол. Ты же меня в гости к себе зовешь?
Вот же хитрый лис.
В любой ситуации с Афинкой найдет выход.
— Да, — Афинка кивает и с готовностью улыбается, — ладно, — смотрит на меня, — и маму приглашаю.
Я аж замираю с вилкой во рту.
Не может трехлетка вести такие сложные манипуляции, которыми так ловко завлекает в свою игру маму и папу, чтобы они вместе “пришли в гости”.
Или это уже врожденное и досталось в наследство от папочки.
Ладно, может, и от меня тоже. Мама говорит, что в детстве я крутила отцом, как только могла, и он ни в чем не мог мне отказать.
Вот теперь такая же наивно-лукавая кнопка сидит за столом передо мной.
Я должна придумать отмазку, которая позволить не играть в куклы с Германом и Афинкой.
Я себя смогла уговорить лишь на ужин. На последний ужин.
Я смотрю на Германа. Он же мастер в оправданиях и лжи. Пусть подведет дочь к тому, что им вдвоем будет интереснее чай распивать из игрушечных чашечек.
И, вообще, это неприлично играть с бывшей женой в куклы, когда тебя ждет обратно в свои объятия новая любовь.
— Афина, — я все-таки вытаскиваю вилку изо рта, — милая, папа и так задержался, а у него дела. И сегодня совсем не его день. Поиграете в субботу. Он придет утром и у вас будет целый день…
Афина бросает вилку на пол и орет. Просто открыла рот и визжит, а после она дергается назад вместе со стулом в желании упасть на спину.
Герман ловит стул за спинку, и Афина с ревом тянется к нему, а Борька флегматично стягивает зубами осьминожку с зубчиков вилки и смотрит на меня.
В его команде теперь и Афина.
— Папа, — воет Афина и лезет к Германа, — папа… — захлебывается в слезах, — папа…
— Ты сейчас пойдешь в угол, — говорю я и сама пугаюсь своей злой и отчаянной угрозы.
— Нет, не пойду! Не пойду! — рыдает в грудь Германа, который прижимает ее к себе, с легким разочарованием глядя на меня. — Сама иди в угол! Сама!
— Тебе сока плеснуть? — Борька возвращает мне мой же вопрос, намекая, что попытки сыграть обычный ужин провалились. — И тебе какого? Яблочного? Апельсинового?
Глава 19. Помой посуду
Обижаться на трехлетку глупо.
На ее капризы. На ее крики. На ее “хочу и все”. Для трехлеток некупленная игрушка в супермаркете может стать целой трагедией.
Я все понимаю, но в душе иду трещинами.
Прорастаю черные и нехорошие мысли, что я плохая мать, что Афинка меня не любит, что ей и Борьке без меня будет лучше.
— Мама не пойдет в угол, — Герман играюче удерживает орущую Афинку, которая дергает в истерике руками и ногами. — Это мама, Финочка, а мамы в углу не стоят.
Но ты сейчас метафорично поставил меня в угол тем, что ты хороший папа, а я плохая мама.
— Мы будем играть, — Афина начинает затихать и всхлипывает в грудь Германа, — в куклы… Будем играть… В куклы…
— Сыграем, солнышко, — Герман целует ее в макушку, а после утирает слезы пальцами с ее красных щек.
Борька ревниво следит за ним. Вижу, что его так и подмывает сказать Герману гадость, начать ссору и попсиховать, подхватив истерику младшей сестры, но молчит.
То ли оценивает риски после угрозы, что его отправят в закрытую школу, то ли не хочет упасть до уровня трехлетки.
— Ты кушать еще будешь? — спрашивает Герман, и Афинка кивает. — Давай, покормлю.
Встать и “пойти в угол”? Ну, не знаю, пойти погулять, подышать свежим воздухом и успокоится? Или вообще свалить из дома на недельку?
Это сыграет Герману на руку. Сбегу сейчас на эмоциях, и у адвокатов с подачи бывшего мужа будут серьезные вопросики к матери, которая исчезает из жизни детей после обычной малышковой истерики.
Герман накалывает на вилку осьминожку и подносит к губам Афинки, которая с готовностью открывает рот.
Обиженно косится на меня и жует, насупившись.
Похоже, меня больше не хотят приглашать в игру с куклами и игрушечным чайным сервизом.
Я — плохая.
— Я поел, — Борька встает, с громким и противным скрипом по кафелю отодвигая стул.
Делает несколько шагов к выходу, и Герман с невозмутимостью замечает:
— Убери за собой со стола.
Борька оглядывается:
— Потом уберу.
По тону слышу, что забьет он на свою грязную тарелку.
— Сейчас, — Герман вытирает рот Афинки салфеткой и переводит на сына строгий взгляд. — Это не так сложно. Убрать
