Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
добычи и грабёж жертв – в данном случае использовался термин «восстановление порядка» – принадлежали в этой части Европы именно упомянутым компаньонам. Почти половина Польши, страны Балтии, часть Финляндии и две области Румынии – Бессарабия и Северная Буковина – составляли советскую часть добычи, как позже и подтвердилось.
Ещё больше дал договор 1939 года. С его помощью Советскую Россию окончательно затянули на пути новой политики. Его авторитет, выросший за последние годы, значительно укрепился. Старый русский империализм проснулся от спячки. Окрепло ощущение силы, собственной значимости, стремления показать себя с лучшей стороны и величия. Советскому Союзу открылись ворота в Европу. Он смог как действующий игрок вступить в свои права великой державы при решении европейских дел. «Московский договор от 23 августа 1939 года перевернул всё до основания, он принёс в жертву идею самой Европы и повлёк за собой войну», – пишет бывший министр иностранных дел Румынии и посол в Москве Г. Гафенку, внимательный наблюдатель, имевший возможность непосредственно следить за развитием событий (Prе́liminaires de la Guerre а` l’Est. P. 313)20. Он обращает внимание и на то, в какой мере идентичность систем и мировоззрения способствовали облегчению сотрудничества этих стран: одинаково авторитарный, свободный от контроля режим; одинаковое влечение к простым, смело прочерченным географическим линиям; одинаковый культ силы и насилия; одинаковый экономический романтизм; одинаковое желание взломать устройство мира и «удивить богов»; одинаковое презрение к малым государствам и желание их поглотить; одинаковое учение, в соответствии с которым государство, не имеющее достаточно ресурсов защищать себя, должно исчезнуть, поскольку оно только мешает игре больших. В этих наблюдениях Гафенку много истинного. Советская Россия присвоила себе старые традиции и устремления царской России. Гафенку вспоминает рассказ немецкого посла графа фон дер Шуленбурга, который говорил ему, как Молотов, когда речь зашла о делах на Балканах и Дунае, произнёс, что для Советской России вопрос означал устранение того униженного положения, которое было навязано России в результате неудачной для неё Крымской войны (Ibid. P. 82).
Преследовали ли стороны договора в августе 1939 года какие-то другие, далекоидущие, но скрытые цели, об этом трудно сказать по причине отсутствия документов. Отказался ли Гитлер от запланированного ранее захвата территорий в России и был ли он готов к мирному сотрудничеству со своим восточным соседом в этом их общем «жизненном пространстве»? Выступая 26 ноября 1941 года, Риббентроп сказал, что Гитлер, «основываясь на некоторых явлениях в России и полученной оттуда информации, надеялся, что Советский Союз постепенно станет миролюбивым партнёром Германии и других стран, граничивших с Россией». Или же и в этом случае Гитлер намеревался разбить своих противников по одному, повернувшись на Восток только после того, как будут решены дела на Западе. Это вполне возможно. Были ли у Сталина какие-то задние мысли и в чём они заключались? Высказывались предположения, что Кремль ставил целью развязывание войны между Германией и западными державами, чтобы окрепший Советский Союз, не будучи вовлечённым в войну, мог занять ключевое положение среди великих держав, ослабших в результате войны. Иными словами, тот же самый расчёт, на который, по мнению Москвы, полагались западные державы в отношении Советского Союза и Германии. Такой план хорошо укладывался в политику великих держав. В нём, однако, всегда содержалась опасность того, что нельзя было заранее знать, как повернётся ход войны и получится ли остаться в стороне. Именно война, начавшаяся в 1939 году, являет собой классический пример трудности таких планов – если Сталин и считал так, то он ошибался. Готов предположить, что в планах Советского Союза в августе 1939 года на первом месте стояли оборонительные аспекты. Скорее всего, Сталин пытался сохранить мир, чтобы укрепить границы государства, и, помимо этого, в соответствии с августовским договором, отодвинуть западные границы, повысив тем самым безопасность государства на случай агрессии.
В марте 1944 года, во время наших переговоров в Москве о возможностях заключения мира, где мы были вместе с министром Энкелем, Молотов сказал, что в 1939 году Советский Союз имел в виду оборонительные аспекты. После того, как он несколько раз подчеркнул, что осенью 1939 года Финляндия не согласилась на предложения Советского Союза по переносу границы, я заметил, что тогда отношения между Советским Союзом и Германией были хорошими, и Советскому Союзу, следовательно, не нужно было опасаться никакого нападения. Молотов ответил: «Да, это правда. Но нам надо действовать с дальним прицелом. Мы всегда знали, какова сущность гитлеровской Германии». В ходе наших переговоров Молотов ещё дважды возвращался к этой теме. Он сказал, что они, опасаясь будущих боевых действий, внесли свои предложения по переносу границы на Карельском перешейке. «Мы знали уже тогда (1939), – сказал он, – что грядёт большая война. […] Вы и сами можете заметить, что в 1939 году мы были правы». Конечно, у этих слов Молотова, произнесённых спустя почти пять лет, не было безоговорочной доказательной силы в отношении того, что думали в Кремле в августе 1939 года.
Возможно, что Московский договор от 23 августа 1939 года и предшествовавшее ему Мюнхенское соглашение останутся на скрижалях истории как роковые и злополучные государственные акты. Вначале не было известно, что́ включал в себя августовский договор, которым, как потом стало ясно, группу малых народов и стран, в их числе и Финляндию, грубо оставили на милость великих держав. Хотя можно было подозревать, что договор содержит и тайные статьи, о них тогда ещё не было точных сведений. Но когда в сентябре Германия и Советский Союз напали на Польшу и разделили её между собой, и когда Кремль начал активные действия против стран Балтии и Финляндии, а также летом 1940 года и против Румынии, стало очевидно, что договор Риббентропа–Молотова заложил основу для такого развития событий.
Положение Советского Союза осенью 1939 года было исключительно выгодным. Все искали его расположения. Позади осталось время слабости России, когда, пользуясь ею, от неё отошли западные территории. Сталин поднял Россию на ноги. Москва стала практически центром политической жизни Европы. Туда пришлось поехать представителям Англии и Франции. Туда полетел министр иностранных дел Германского рейха, не говоря уже о нас, малых странах. Советская Россия была мощным фактором международной политики. Именно с такой великой державой и в таких условиях Финляндии пришлось вести переговоры по жизненно важным вопросам.
Деятельность государств, особенно великих держав, определяет ужасающий и слишком часто имеющий кроваво-красный оттенок «государственный интерес», “Staatsrаson”, “Raison d’Etat”. То, что руководители государства в тот или иной момент считают интересом своего государства, является высшим законом. Государственный интерес достаточен, чтобы оправдать нападение
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
