какими их рисуют обвинители на Халкидонском соборе. Обвинители, конечно, много прибавили черных красок, но, тем не менее, эти обвинения имеют историческое значение. Если сочтено было возможным возводить на Диоскора и Иву разные страшные преступления, то, значит, эти преступления вообще возможны были в церкви, значит, они встречались в практике. Но переходим к фактам. На соборе возводились на Диоскора всевозможные преступления. Он изображается пред нами как ненасытный корыстолюбец. О нем рассказывали, что пшеницу, пожертвованную императором для бедной страны Ливийской, из которой (пшеницы) должно было приготовлять Евхаристический хлеб и питать бедных, что эту пшеницу он скупал, а потом во время голода продавал по самым дорогим ценам. Куда употреблял патриарх Диоскор деньги, пожертвованные на церковь, об этом дает понятие следующий факт. Одна благочестивая александрийская женщина отказала по завещанию очень крупную сумму на монастыри и странноприимные дома. Но Диоскор, озлобленный тем, что ничего не завещано в его пользу, распорядился деньгами крайне бессовестно. Он раздарил их музыкантам и актерам. Обвинители еще рассказывали самые невероятные вещи о распутстве патриарха. «Весьма часто бесстыдные женщины, по словам обвинителей, открыто веселились с ним в епископии и в его бане — особенно одна, по имени Понсофия, которую знала вся Александрия».[146] Диоскору приписываются даже положительные разбои. Один из клириков так жаловался на соборе: «На наши бедные имения он послал монахов и других лиц и предал их пламени, так что все здания совершенно истреблены огнем, вырублены в них все плодовые дерева». Он отнимал дома у клириков и обращал их в церкви. Самих клириков без всякой вины сажал в смирительный дом и подсылал даже убийц, с целью умерщвлять лиц, которыми недоволен был Диоскор. Ему прямо приписывались смертоубийства.[147]
Что касается Ивы, митрополита Едесского, то и против него на соборе Халкидонском представлены были многие тяжкие обвинения. Прежде всего, он изображается не меньшим корыстолюбцем, чем Диоскор. Он распоряжался деньгами церковными, как своими собственными. Так, о нем рассказывали, что когда для выкупа пленных собрано было несколько тысяч монет, и когда для той же цели отделена была часть церковных сосудов, то Ива только одну тысячу употребил по назначению, а остальное присвоил себе. Церковные доходы, простиравшиеся, по словам обвинителей, до несметного количества, он раздавал брату и племянникам, и кроме того брал деньги за хиротонию. Церковные сосуды, украшенные дорогими камнями, обращал в свою собственность. Обогащая себя и родню на счет церковных сокровищ, он сквозь пальцы смотрел на церковную скудость. Так, по словам обвинителей, однажды в праздник собралось за богослужение много народу, и однако же, выдано было очень мало вина для Евхаристии, и притом вина дурного, нечистого, только что выжатого, вследствие чего священнодействующие должны были послать за вином в торговое заведение. При всем том Евхаристического вина не хватило на всех, так что многие остались без причастия, тогда как сами они (Ива и другие), замечается в актах, пили и имели и всегда имеют превосходное и удивительное вино». Клир, подведомый митрополиту Иве, состоял из людей порочных, потому что Ива мало обращал внимания на действительные достоинства лиц, избираемых на церковные должности. Пресвитеры в его клире были самой зазорной нравственности. В особенности дурен был его племянник Даниил, епископ одного города Едесской митрополии. Это был человек беспорядочный и распутный, который, ни мало не скрываясь, часто приходил в Едессу к одной незамужней женщине Холлое, брал ее с собой и, бродяжничая, предавался с ней разврату. К немалому соблазну для церкви, этой же своей любовнице Даниил завещал отдать по его смерти все его богатое имущество, составившееся путем святотатства и проч.[148]
Для характеристики нравственного состояния духовенства первой половины V-го века имеют большую цену письма св. Исидора Пелусиота, этого подвижника, родом из Александрии, проводившего подвижническую жизнь близ небольшого египетского города Пелузии. Его письма в ярких и живых чертах изображают жизнь духовенства небольшой и малоизвестной Пелузийской церкви. Рядом со светлыми чертами в нравственном положении духовенства этой церкви, он указывает и в высшей степени мрачные черты. Несмотря на то, что письма св. Исидора касаются небольшой, малоизвестной провинциальной церкви, сведения, сообщаемые ими, говорим, очень важны. Потому что, если духовенство ничтожного городка и то было весьма низко в нравственном отношении, то без сомнения еще хуже было оно в больших городах: известно, что порча нравов бывает всегда значительнее в столицах и в больших городах, чем в селах и городках. По изображению св. Исидора, как пелузийский епископ, так и подведомственные ему пресвитеры были одинаково порочны. Епископа пелузийского Исидор упрекает в том, что «он предается похоти, гневу, непозволенной любви и готов делать все, только бы проводить жизнь вопреки божественному закону»[149]. Этого же епископа Исидор укоряет за то, что он, «захватив епископское достоинство, церковные должности раздает своей родне, что он незаконно распоряжается церковным имуществом, присваивает себе достояние бедных, вводит в клир скопцов, людей женоподобных».[150] Пресвитеры церкви Пелузийской много превосходили епископа своим неблагоповедением. Они составили компанию, целью которой было превесело и порочно проводить жизнь. Во главе этой компании стоял пресвитер Зосима, коновод других пресвитеров. Св. Исидор часто и в особенно ярких чертах описывает дурную жизнь этого Зосимы. Он проводил время в пьянстве, так что, пьянствуя, по словам Исидора, терял ум.[151] Несмотря на свое невежество, он был отъявленным гордецом. Он ходил, подняв высоко брови, надменно загибал голову, ступал на ногтях — по замечанию Исидора.[152] Исидор приписывает ему и его товарищам даже противоестественные пороки. По словам Исидора, компания пресвитеров, под руководством Зосимы «извратила не только божественные, но и естественные законы, ибо предаваясь бесчинству, вопреки законного естества, они неистовствовали друг на друга».[153] При одном случае Исидор зараз приписывает все пороки Зосиме, называет его «хранилищем порока, сокровищницею бесстыдства»; «ибо, — замечает Исидор, — иные жестоки, но целомудренны, корыстолюбивы, но скромны, распутны, но кротки, а ты, Зосима, преуспеваешь во всем».[154] Легко примиряясь со своей собственной порочностью, Зосима сквозь пальцы смотрел на грехи пасомых и за подарок в несколько рыбин снимал епитимью с тяжкого грешника.[155] Из числа лиц пресвитерского сана, проводивших жизнь подобно Зосиме, особенно выделяется Мартиниан. Он, по словам Исидора, обвинялся в волшебстве, в срамных и гнусных грехах; специальностью его было кулачество. Он скупал хлеб, когда он был дешев, и продавал его втридорога во время недостатка его на рынке.[156] Все эти пелузийские порочные клирики, по словам Исидора, не только не скрывали своих пороков, но дошли до такого
