class="p1">Теодора, как мешком тяжелым, с крыши упавшим, привалило, когда он увидел Драго без рубашки. Его тоненькое тело казалось совсем прозрачным от худобы, и сердце защемило от того, как мало он ел… наверное, всю свою жизнь. Но самое страшное было не это. А картина его убогой жизни – жизни принца, который должен был жить в неге и роскоши! А вместо этого получал сухие корки и побои?
Теодор всегда был вспыльчивым. И сложно сдерживал эмоции. Так и сейчас произошло. Сколько бы он ни твердил себе, что нельзя пугать Драго, что он и так натерпелся, с губ его сорвалось строгое:
– Повернись.
Когда Драго замешкался или нарочно не послушался, то его пальцы мягко, но неотвратимо легли на худенькие плечи. Какой-то частью своего холодного, змеиного разума, которая провоцирует на страшные вещи… не сразу, вспышкой эмоций, а после, на холодную голову, Теодор подумал о Миладе. О том, что хотел бы с ним сделать.
Но все перекрыло то, что он увидел. Картина синяков, свежих и пожелтевших, будто рисовала на теле сына странные узоры, от которых наворачивались слезы. От вида тонких следов на спине – не то незаживших полос от розг, не то уже затянувшихся шрамов – стало дурно.
– Не больно, говоришь? – слетело с губ неживым голосом, когда Теодор медленно, неверяще провел пальцем по следу с нажимом.
А после он не выдержал. Резко ссадил Драго на кровать, а сам вскочил на ноги, чтобы пройтись по комнате и немного остыть. Не вышло. Не просто гнев, а жгучая ненависть накрыла с головой. На секунду заглушив и голос разума, взывающий к тому, что не время психовать, что Драго здесь, в этой комнате…
– Да Милада убить мало! – взревел Теодор, как будто сам раненый зверь.
Он изо всех сил всадил кулак в стену так, что свез костяшки до крови. Портреты на ней жалобно скрипнули и покосились, а Теодора немного отпустило. Он смог перевести дыхание и посмотреть на Драго. С ужасом. Посмотреть. На Драго. Что Теодор натворил?
Драго резко сжался в комочек. Это было настолько внезапно, на инстинкте, что он даже не подумал, что с ногами на кровать, во дворце-то! А когда подумал, то еще сильнее задрожал, обнимая себя за плечи. Столько ярости было в Теодоре! Таким и Милад бывал… когда сначала на Дану злился, потом и на Драго переключался, вечно сомневаясь, его-не его. Вдруг и здесь так будет? Драго боялся, что Теодор сейчас повернется к нему, сверкнет глазами, что это он Милада выводил, непослушный, негодный мальчишка.
– Н-не надо! – всхлипнул Драго. – Говорю же, не больно! Я привычный!
Ресницы заблестели и слиплись. Драго поспешно схватил рубашку, путаясь в рукавах, дорывая ткань, но пытаясь натянуть. От Милада точно прилетело бы за то, что в страхе неуклюжий становится.
Теодор тупо посмотрел невидящим взглядом на разбитую в хлам руку, с которой капала кровь. И резко вытянул белоснежный платок из кармана. Прижал к костяшкам. Еще не хватало напугать Драго еще больше! Он все-таки заплакал. Совесть ржавым гвоздем вонзилась в сердце. Не от Милада Драго плакал сейчас. А от него.
Теодор медленно, на негнущихся непослушных ногах, подошел к Драго, который сидел трогательным комочком на краю кровати, подтянув под себя ноги. Острые коленки свисали с кровати, а тонкие ручки обнимали себя за плечи.
Теодор винил себя за эту вспышку. Нельзя так пугать детей! Он как чувствовал, что Милад поступал так же. Психовал, а потом срывался на побои. Что сейчас почувствовал Драго? Что время вспять повернулось? Все так же медленно, покаянно опустив голову, Теодор встал на колени перед Драго.
– Прости меня, Драго. Не сдержался я. Зол очень на Милада за то, что обижал тебя. Нельзя так делать. Никогда и ни с кем, – Теодор медленно опустил тяжелую голову на колени сыну, чувствуя, что не вынесет, если он оттолкнет, поэтому и не потянулся обнимать или говорить слова утешения. – Может, оттого что король я? Но ненавижу, когда слабых обижают. Правду сказал. И за маму бы твою убил, если бы увидел, как ее бьют. И за тебя, Драго, заступился бы и отомстил.
Колени мальчика были острыми. А сам Драго замер, затаился, не дыша, видя его – гордого грозного короля… на коленях перед собой, кающимся перед ним, собственным сыном. Драго даже задрожал сначала, не зная, чего ожидать, но потом оцепенел. Узкая ладошка медленно-медленно потянулась к Теодору. Он сначала просто опустил ее на его волосы, не решился двинуть, а после погладил. Как с псом чужим, который добрый и приластился, но не знаешь – укусит, не укусит.
– Ты руку поранил? Дай гляну?
Драго потянулся к руке Теодора. Не боялся он вида крови. Как, наверно, и все деревенские дети. Не в покоях вырос, не на перинах спал, не зная, откуда мясо на столе берется. Так что он осторожно потянулся к ладони Теодора.
– А мстить не нужно… – тихонько совсем проговорил Драго после паузы. – Это все из-за того, что я не родной. Милад всегда злился, когда в этом маме не верил. А я так, под горячую руку попадал… Никто не виноват. Кому чужого кормить надо?
Теодор прикрыл глаза, наслаждаясь лаской от сына. До этого, сколько не бился, но Драго сам не ластился. Не тянулся к нему, дичился, чем расстраивал. Но Теодор не давил, не настаивал. А сейчас… гладил Драго осторожно, как собаку большую кусачую. Но теперь Теодор мог понять, почему мальчик его боится. Если его так сильно в семье обижали, то чего он может ждать от него?
– И что, что чужой? – проговорил Теодор глухо, протягивая руку осторожно по просьбе Драго, белый платок с пятнами крови упал на пол, и окровавленные костяшки оказались на виду. – Мне отец всегда говорил, что нужно с добром. Что к своим, что к чужим относиться. Старших уважать, а младших не обижать. Когда я однажды по малолетству, а я крепкий был да непуганый, без царя в голове, подрался с маленьким сыном нашей кухарки, что тайком в господские покои пробрался… Так разозлился на меня папка за то, что я не пожалел мелкого, избил его сильно за дразнилки. И влетело уже мне, и неважно папе было, что я принц, а малыш – сын кухарки. Несправедливость не любил мой отец. И воспитывал меня так же, пока не умер. И с тех пор я слабых
