ее дому. Она сейчас не хочет нас видеть, и нам надо с этим смириться. В данный момент Кимбер лучше знает, что нужно Кимбер.
— Что насчет предсмертной записки? Думаешь, это как-то связано с ней?
Я вздохнул.
— Мы даже точно не знаем, была ли записка. Отец Кимбер был расстроен и выбит из колеи, когда сказал это, и вообще, может, я неверно его понял. Я спрашивал отца, и он говорит, что записки не было.
— Ну да, твой отец просто светоч истины.
Одного взгляда на Кайла было достаточно, чтоб понять, что он уже пожалел о сказанном. Я пожал плечами.
— Я уже не знаю, во что верить.
На самом деле, я знал, что я слышал. Мистер Дестаро сказал копам что-то про письмо, но рассказать об этом Кайлу я не мог, не сейчас. Он и так беспокоился о том, что его отношения с Кимбер были одной из причин, по которым ее мать была так расстроена.
Я спросил отца о предсмертной записке, когда он пришел домой после той долгой ночи, а он вздохнул, устало взъерошил волосы руками, и сказал:
— Сэм, я не знаю, что тебе сказать. Анна Дестаро не оставила предсмертной записки, я впервые слышу об этом.
Пока наша лучшая подруга была в трауре, а наше расследование приостановлено, мы с Кайлом пребывали в каком-то подвешенном состоянии. Мы ходили в школу периодически, то и дело прогуливая занятия, пропускали выпускные тесты и скуривали больше травки, чем кто-то из нас мог себе позволить. Без Кимбер, которая наставляла нас на путь праведный и держала в узде, мы стали сонными, апатичными и безответственными. Я никогда не осознавал, как сильно я от нее зависел.
Мы с Кайлом пропустили два последних урока и решали, не прогулять ли весь завтрашний день, который был последним учебным днем десятого класса. В итоге мы явились ко второму уроку, чему я очень рад, потому что Кимбер пришла на биологию.
Я даже не видел ее поначалу. Я опустил голову на парту, оперев ее на сложенные руки, когда почувствовал мягкое касание плеча. Обернувшись, я увидел ее позади, неуверенную и смущенную. Я ободряюще улыбнулся ей, притянул к себе и обнял. Но это не были «суперутешающие-и-вовсе-не-смущающие» объятия Кимбер. Эти объятия были дольше, нежнее, и казались такими оберегающими, что я был опечален, когда они закончились.
— Как ты, Кей? — спросил я, когда она, наконец, отпустила меня.
Кимбер вытерла со щеки слезу.
— Я в порядке, — слабо улыбнулась она, и я понял, что это неправда.
Я вновь обнял ее, а Пегги Дрейнджер окинула нас неприязненным взглядом.
— Уже виделась с Кайлом?
— Нет. У нас с ним общий следующий урок.
— Он беспокоился за тебя.
— Я знаю, — сказала она, опуская глаза. — Мне правда… было непросто там, дома.
— Все нормально, — успокоил я ее. — Мы рядом, в любое время.
— Да, я… очень надеялась на это.
— Все, что потребуется.
Так как это был последний день учебы, наш учитель, мистер Файндер, с радостью раздал нам проверенные тесты и остаток занятия позволил заниматься своими делами. Кимбер говорила о подготовке к похоронам в эти выходные и упрекала меня за то, что мы с Кайлом сбегали с годовых контрольных курнуть травки. Зазвенел звонок, и я видел, что Кимбер с нетерпением ждала встречи с Кайлом и в то же время нервничала перед ней. Пока мы собирали вещи, я заверил ее, что Кайл вовсе не злится, просто беспокоится за нее. Она закинула сумку на плечо, сжала зубы и кивнула. Она изо всех сил старалась держать себя в руках.
Когда Кайл увидел нас из холла внизу, он захлопнул свой шкафчик и двинулся в нашу сторону с такой поспешностью, что я задумался, не мог ли он быть зол, в конце концов. По дороге он толкнул не менее дюжины ребят, даже не взглянув на них, и оставил позади себя заинтересованную и раздраженную толпу. Добравшись, наконец, до нас, он подхватил Кимбер на руки в духе старых черно-белых фильмов. Все, кто смотрел на эту сцену, включая меня, застонали в унисон.
Так как большинство преподавателей не особенно следили за посещаемостью в тот день, я пошел вместе с Кимбер и Кайлом на алгебру, где они говорили о том же, о чем мы говорили с ней на предыдущем уроке. Ближе к концу занятия разговор стал неловким и натянутым. Мы с Кайлом обменялись взглядами поверх головы Кимбер, и я кивнул ему.
— Кимбер, — тихо сказал он. — Твоя мама оставила письмо?
— Что? — удивленно спросила она.
— Я слышал, как твой папа говорил о письме в день, когда… В день… Во вторник, — пояснил Кайл.
— О.
Пока мы ждали ее ответ, прозвенел звонок на ланч. Все остальные ушли из кабинета, но мы втроем остались сидеть.
— Кимбер, — наконец сказал я.
Она грустно вздохнула и посмотрела на Кайла.
— Да.
— Что там было? — нервно спросил он.
— Я не знаю. Ни разу его не видела. Я спросила папу, когда мы приехали домой, он сказал, что я неверно его поняла, и никакого письма не было. Сказал не упоминать о нем нигде, чтоб не тревожить людей зря.
— Ну, тогда мы оба неверно его поняли, — сказал я. — Что мало похоже на правду.
— Я знаю своего отца всю жизнь и знаю, когда он врет.
В кабинет начали заходить ученики на следующий урок, они бросали на Кимбер сочувствующие взгляды. Так как было время ланча, мы собрали вещи и, как обычно, пошли в мою машину. Я забрался на заднее сидение, позволив Кимбер и Кайлу сесть впереди.
Кимбер глубоко вздохнула и продолжила:
— Я знаю, что папа врет, и письмо у него есть.
— Ты уверена? — спросил Кайл.
Было заметно, что он все еще боится того, что отчасти виноват в случившемся.
— Да. И я знаю, что в нем есть имя Прескотт. Мне кажется, я даже знаю, где письмо.
— Прескотт? — в каком-то роде я даже не был удивлен.
Он был осью, вокруг которой вращалось все плохое.
— Откуда ты знаешь, что в нем сказано о Прескотте? — спросил Кайл.
— Я слышала, как папа читал его однажды. На самом деле, мне кажется, он читал его много раз. Он вроде как всхлипывал и шептал слова, а потом швырял вещи в своем кабинете. Папа… тяжело все перенес.
— Думаешь, у твоей мамы был роман с Прескоттом?
Я замотал головой.
— Сдается мне, ты должен смотреть на это шире, Кайл.
— Согласна, — Кимбер не отрывала взгляда от лежащих на коленях рук, будто разговаривая с ними. — После всего, что
