на него сил, теперь начала источать тонкие вибрации, которые Лукас, чутко ощущавший любые перемены в пространстве, начал замечать.
Вероника, смотревшая на Лукаса так, как смотрит на кошку птица, не использовала в его отношении никаких женских чар, которые так часто пускают в ход наименее искушенные из женщин, но давление расы, стоявшей за ней, уже вырывалось наружу, и Лукас, так тщательно оберегавщий себя от любого расового зова, обнаружил, что его прилив коснулся его стоп раньше, чем он успел это осознать. С ним происходило то, от чего он активно защищался всю свою жизнь; между ним и неким внешним объектом уже возникла связь, и этот объект стал необходим всему его внутреннему существу, и тонкие барьеры начали трескаться, и хотя трещина была еще небольшой, расовый прилив уже начал активно просачиваться сквозь нее.
Присутствие Вероники усиливало его самосознание, заставляя возрастать его жизненные силы; жизнь казалась ему ярче, когда она была рядом с ним; она стала стимулом для него и в ее отсутствие он испытывал нечто вроде похмельной реакции, и жизнь начинала казаться ему пресной, плоской и бессмысленной.
Однако всего этого мужчина не осознавал, когда снова выкатил на дорогу свой тяжелый мотоцикл и остановился в раздумьях. Он лишь понимал, что ему не хватало чего-то такого, что казалось ему прекрасным, и гадал, не принесет ли ему проблем получение этого. Если бы он понял истинную природу своих чувств, он бы ни секунды ни колебался; он бы повернулся спиной к Лондону и на всех парах помчался прочь по длинной и прямой дороге. Если бы он узнал, что происходит, он не стал бы рисковать с прорывом дамб, которые так тщательно возводил, чтобы удержать всю свою силу внутри; но Природа – эта старая и проницательная дама, ревностно охраняющая свои пути – решила не объяснять ему происхождения услышанного им зова. Она не позволяла никому из своих детей идти иным путем; человечество – это единый организм, и не в ее интересах, чтобы какой-нибудь отдельный
индивид освобождался от ограничений общественной жизни и при этом продолжал пользоваться всеми ее благами.
Оккультную силу можно получить двумя способами – запрыгнув в тот вагон эволюции, где сила еще не ограничена формой, но пребывает в свободном виде и также свободно устремляется в любой открытый для нее канал; или же отступив в тыл расы, обнаружив там запасы все той же неиспользованной силы. Лукас выбрал второй путь; он, прихватив с собой все дары современного человечества, вернулся к более ранней фазе эволюции, к тому времени, когда не существовало еще ничего и формы только образовывались, во времена, предшествовашие тем, когда Иегова дал понять человечеству, что является его хранителем и рассчитывает на него, вот только теперь Лукас, оторванный от социума, одинокий и, следовательно, свободный, был вовлечен в эволюционный процесс; его раса поймала его, человека, который вознамерился управлять ей и был настолько же близок к успеху, как и Самсон, в последний момент лишившийся своих локонов; свою силу он черпал в полной свободе от обязательств перед своим видом, а следовательно, от сомнений и угрызений совести, что давало ему огромные преимущества в общении с людьми, которые не были лишены ни от того, ни от другого; словно электрическая нить, оккультист пути левой руки может сиять лишь в моральном вакууме, однако душа Лукаса больше не была герметично запечатана.
Он не знал о том, что момент, когда он развернул свой мотоцикл и помчался обратно на юг, стал началом конца, ибо принцу зла предстоит сначала как следует послужить добру и выдержать удары многих его розг, прежде чем он сможет вновь вернуться на тот перекресток, где прежде свернул налево. Природа поймала Лукаса; сможет ли он вовремя ускользнуть от нее, чтобы продолжить свой темный путь, или же, увлеченный ее стремительным потоком, будет отброшен назад, в тот момент, когда сошел с пути праведного, и начнет новое и болезненное восхождение, отставая на многие эоны от эволюции своей расы и невероятно страдая, сохранив в себе память о куда более прекрасных вещах?
Сегодня, впервые с того момента, как он вышел из подросткового возраста, Лукас подумал о ком-то, кроме себя самого – он отдал Веронике ключ от сада и тут же был замечен Природой, ибо когда человек говорит злу «стань же ты моим богом», он тут же лишается возможности быть кому-нибудь преданным, ибо бог, избранный им, это самый ревнивый из всех богов, и его собственная природа предаст его, стоит лишь ему изменить тьме. Плыть против течения вселенной может лишь сильнейший.
ГЛАВА 8
Солнце уже село и сияние над Лондонскими дымоходами угасло, но Вероника все еще сидела в увядающем саду Блумсбери Сквер. Она не сидела под деревьями с тех пор, как уехала из маленькой деревеньки Суррей, теперь казавшейся ей лишь смутным воспоминанием о другой жизни. Она была уставшей и апатичной; воздух, тяжелый и затхлый, висел вокруг без всякого движения; разум ее был почти пустым, ибо операции Лукаса всегда замедляли ее ментальные процессы, и хотя она все еще немного боялась его, сбежать ей больше не хотелось. Она ощущала себя беспомощной и пребывающей в полной власти Лукаса, и она не собиралась бросать вызов своему тюремщику, лелея смутную надежду на то, что он будет благосклонен к ней и не возложит на нее слишком тяжелого бремени, которого она не сможет вынести.
Она не замечала человека, стоявшего за оградой и наблюдавшего за ней сквозь скудную листву живой изгороди из бирючины, окружавшей сад. Погруженная в собственные мысли,
она забыла про Лондонский сквер и вернулась обратно на холмы Суррей. Ее прежние дневные грезы возникали перед ее глазами в мельчайших подробностях; Прекрасный Принц, который так никогда и не появился в ее жизни, был призван из своего небесного дворца, чтобы сразиться с ужасным драконом (которым, конечно, был Лукас), чтобы она могла улететь от него на крыльях голубки и спокойно жить дальше. Замок в небесах не был ей интересен и ее уставшей маленькой душе было достаточно ее холмов; а еще диких роз, персиковых деревьев и высоких голубых люпинов в ее маленьком саду, и старой служанки, которая была наполовину няней, наполовину домработницей, и подавала ей чай, и кошки, мурлычущей на коврике у кухонного камина. А мужчина все стоял и наблюдал за ней из-за забора.
Она встала, собрала свою вышивку и медленно пошла к воротам по увядающей траве; спертый сумеречный воздух сменился духотой городской ночи, а дуговые лампы на
