в больные и немедленно изолируют в карантинный бокс. Там подключают к аппарату искусственной вентиляции легких и все — ты овощ или фрукт. Кому как нравится. Делай с телом что хочешь. Либо умерщвляй по добровольно-принудительной эвтаназии, либо расчленяй и на органы продавай. Иного не дано. Родственникам можно сказать — не выжил. Вирус убил. Кто проверять будет? Вскрытия вряд ли сейчас проводят. Врачи заодно с правительством. Силовые структуры тоже. Пожаловаться некому. Вылечить или хотя бы сказать правду — тоже. Вот и трясется в страхе население. Забивается в свои клетки-коробки в многоквартирных домах и только оттуда пытается огрызнуться в виде поста на интернет-страничке, лайка под понравившейся фотографией или цитатой или ничего не значащего комментария.
Другая половина дружно ударилась в запой и им, по большему счету, совершенно все равно что происходило кругом. Их не интересуют новые законы и правила. Для них счастье в копеечном содержании своей жизни и утопание в алкогольном смраде. Если они и остались живы после всех репрессий, то только потому, что «Система» оставила их на «закуску», как безобидных, в плане проведения мятежа и стычек с карательными органами, легко подчиняющихся воле высших сил, индивидуумов.
Создание ювенальной юстиции еще в мое детство вызывало много скандальных хроник и пикетов родителей, но теперь первым полностью развязали руки и они в аркан взяли последних. Естественно, любая мать или отец ради своих детей пойдут на все. Этим-то и пользуется «Система». Она манипулирует ситуацией беря под контроль и полное подчинение взрослых, а кто не согласен — того моментально признают больным вирусом, изымают детей (на те же самые органы или другие цели) и все. Человек опускается на дно, не в силах самостоятельно справиться с «Системой» (если его по каким-то причинам оставляют в живых), спивается и дальше умерщвляется как негодный биоматериал».
— Хрена се выводы накатили, — удивился я своим рассуждениям. — Да если все так — хреновы дела в нашем государстве. Интересно, в других странах происходит такая же хрень или лучше есть?
Кустарниками, скоплениями деревьев и дворовыми территориями, я добрался до своей бывшей работы. Мой магазин находился на первом этаже пятиэтажного дома, с выходом на издательство некогда крупной газеты и большой ресторанный комплекс. Светиться раньше времени не хотелось и поэтому я долгое время просто стоял, осматривая все кругом из зарослей расплодившегося шиповника.
Вспоминая прошлые ошибки, натыкаться на патруль не хотелось, да и на отдельно снующих андроидов — тоже.
Просидев в неудобном положении около часа и не обнаружив ничего подозрительного, я осторожно вышел из укрытия и медленно пошел по направлению к центральной двери. Камер видно не было. Это радовало, а то принесется какой-нибудь очередной биометрический фургон и перестану существовать как личность. Стану пиксельной проекцией собственного «я».
Подобный поворот меня не устраивал и я, что говорится «глядел в оба». Дверь оказалась запертой. Взглянув на расписание, я выругал себя за невнимательность. Рабочее время — с часу дня до пяти. Говорил же мне дядя Саша, что сейчас все так работают, а я все по-привычке живу.
— Черт. Весело девки пляшут! — выругался я сквозь зубы.
Вдалеке показался легковой автомобиль с проблесковым маячком, но с выключенной сиреной. Патруль! «Значит квадрокоптер рядом!» Следовало срочно менять позицию и прятаться в любом доступном месте. «Вот дожил. От полиции прячусь».
Завернув за угол, я обвел глазами пространство и заметил едва приоткрытую металлическую дверь подвала, куда часто, по работе, сдавал макулатуру. Не раздумывая больше ни секунды, мне потребовалось мгновение, чтобы оказаться рядом и спрятаться внутри.
Полицейская машина остановилась на перекрестке на светофоре, а потом затормозила у обочины. Гадать видели они меня или нет не имело смысла. Кто знает их современную систему слежения. Может видели, а может нет.
Когда охранник правопорядка вышел из автомобиля, я не стал дальше испытывать судьбу, а плотнее прижал массивную дверь и стал спускаться вниз.
Меня встретил сырой запах гниения. Там, где раньше располагался вход в макулатуросборочную контору сейчас зияла большая дыра. Кто-то вырвал металлическую дверь вместе с рамой. Думаю, местные бомжи постарались. Есть догадка, что как только начались все эти неприятности и лавочку прикрыли, дверь стала расходным материалом и ее банально загнали за буханку хлеба. Назад возвращаться не хотелось и я пошел дальше.
Следующий поворот как раз вел в подсобные помещения моей бывшей работы. Осмотрев его, я убедился, что он закрыт наглухо и кроме старых деревянных стоек, сломанных кресел и погнутых стеллажей ничего не зацепило мое внимание.
Углубившись дальше в темноту подвала, я обнаружил в дальнем углу спуск под землю. «Странно. Такого прежде не было. В свое время я немало здесь побегал, отлынивая от работы, когда сдавал макулатуру, но никакого иного хода как наверх здесь не было».
Ни спичек, ни фонаря, ни какого-либо другого огнива не оказалось, поэтому пришлось лезть на удачу, наугад разбирая земляные ступени. Поручни или перила также отсутствовали. Пилоты обычно называют такое движение «по приборам». Вот и мне пришлось ощутить «всю прелесть» такого перехода. Чем дальше я спускался, тем становилось яснее, что ничего хорошего из этого спуска не выйдет. «Кто знает, для чего он был здесь вырыт и кем. Предположим, последнее знать не особо и хочется, но вот для чего? Хотели что-то скрыть да не успели? Бомбоубежище делали, да средств не хватило?»
Я спускался до тех пор, пока ступени не закончились и не превратились в ровную земляную дорогу. Куда она вела и что было вокруг в такой кромешной тьме, оставалось неизвестно. Вдруг, за очередным поворотом, вдалеке, я заметил тусклое свечение и направился туда.
Удивительное дело. Это оказалась деревянная, грубосколоченная дверь. За ней отчетливо слышалось шипение готовящегося варева, голоса нескольких человек и явственно ощутимое тепло, исходящее изнутри. Не раздумывая больше ни секунды, я, как можно тише отворил дверь и вошел вовнутрь.
Меня встретил ослепительный свет. На секунду пришлось даже зажмуриться. Когда глаза привыкли к освещению, я рассмотрел комнату, в которую попал. Это оказалось квадратное помещение с деревянным потолком и такими же квадратными колоннами его подпирающими. На противоположной стороне находилась такая же дверь — по всей вероятности столового предназначения, так как оттуда доносился звон посуды, шипение при жарке картошки и аромат еды.
На меня уставились шесть пар глаз. Две женщины и четверо мужчин смотрели на меня как на «явление Христа народу». Застывшей их позе позавидовал бы сам Станиславский.
— Здрасьте! — кивнул я всем, прошел в дальний угол и сел на грубо сбитый табурет. — Чем вы тут занимаетесь?
У
