как не подлежит? — возмущенный полицай недоверчиво посмотрел на старосту.
— Не подлежит, и все! — сказал Сиволоб. — Есть у него надлежащие документы… Немецкому командованию лучше знать, кого задерживать, кого нет…
— Да коммунист же он, знаю, что коммунист! — стоял на своем полицай.
Староста ехидно усмехнулся:
— Молод ты еще, парень. Коммунисты — они тоже разные бывают. Может, он в партию по специальному заданию пролез! Понял? Не нашего ума это дело. А только господа немцы разрешили ему проживать на старом месте. Полное, значит, доверие оказано ему от новых властей.
Теперь и полицай вытаращил глаза на Тимофея Петровича. А Тимофей Петрович подошел к столу, сел на лавку и стал прихлебывать молоко.
Если Сиволоб и полицай смотрели сейчас на лесника как на чудо из чудес, то тетя Саня смотрела на него с нескрываемым гневом. Она не верила своим ушам: предатели, которые при слове "коммунист" впадают в бешенство, не трогают почему-то старого большевика Марченко. Ясное дело, Марченко переметнулся к фашистам, отрекся от партии, от советской власти. Значит, не зря наши посадили его в тюрьму! Видно, было за что! Да и кто его знает… Всего год, как появился здесь…
— В случае чего, прошу до меня, пан Марченко, — сказал Сиволоб. — Хорошему человеку мы завсегда пойдем навстречу…
— Спасибо на добром слове, пан староста, — отвечал Тимофей Петрович. — Может, завтра и загляну к вам — узнать, что к чему…
На прощанье Сиволоб и полицай долго трясли руку Тимофею Петровичу. Уходя, староста взглянул на хозяйку и недобро усмехнулся:
— На этот раз выскользнула из петли! Ну ничего, за мной не пропадет… — И, толкнув плечом дверь, Сиволоб вышел из дома. Полицай последовал за ним.
Александра Ниловна молча убрала со стола кружки, недопитую крынку молока и размашисто вытерла тряпкой стол.
Из горницы показался Юрась. Лицо его было бледно, в глазах застыл ужас.
— Теперь можно и Владика позвать, — сказал Тимофей Петрович, не глядя на Юрася.
— Успеете, пан Марченко! — отрезала тетя Саня. — Успеете… Сначала хочу послушать, как это понимать?
— Что понимать?
— Дураком не прикидывайся. Дурака от подлеца я завсегда отличу С закрытыми глазами! Ответь мне, что за бумаги у тебя от немцев? За какие заслуги тебе такое доверие? Другим партийцам — петля да пуля, а тебе — почет и уважение. И хочу я знать, за что тебя советская власть в тюрьму посадила?
— Много вопросов задаете, Александра Ниловна. А ответ на все ваши вопросы будет короткий… Уж не знаю, понравится ли…
— Давай, давай, говори…
— Мой ответ таков: жить всякий человек хочет… Умный человек и при немцах уцелеет… фашисты тоже люди…
Тимофей Петрович говорил сбивчиво, отводя глаза от горящего взгляда тети Сани.
— Так, значит… — на лице ее выступили красные пятна. — Умный человек, говоришь, и при немцах уцелеет? Так вот я тебе при сыне твоем скажу: подлец ты, и нет тебе другого названия! Жаль, не успела тебя советская власть угнать куда следует… И чего ты расселся здесь? Ступай!
В гневе Александра Ниловна не слыхала, как кто-то вошел на крылечко и трижды отрывисто постучал в дверь.
— Я открою, — поспешно сказал Тимофей Петрович. Он хотел прервать этот тягостный разговор. Александра Ниловна продолжала сидеть, словно у нее не было сил подняться.
— Здравствуйте, Катюша, — донесся возглас Тимофея Петровича.
"Катенька пришла, — подумала с облегчением тетя Саня. — Сейчас же все ей расскажу, чтобы знала, с кем имеет дело!"
— Это вы?! Ой, боже ж мой! Если немцы увидят вас!..
Теперь Юрась тоже узнал голос Катерины Васильевны. Племянница Александры Ниловны работала в сельском клубе.
— Немцы знают, что я здесь, не волнуйтесь. — Тимофей Петрович говорил спокойно, точно речь шла о самых обычных вещах. — Я решил остаться у немцев. Вы не скажете мне, какая завтра будет погода?
"Ишь подлец, на погоду разговор отводит! — вознегодовала тетя Саня. — Сейчас Катенька покажет ему погоду!"
К ее удивлению, Катя, ни о чем не спрашивая больше Тимофея Петровича, с какой-то удивительной степенностью, отчетливо выговаривая каждое слово, ответила:
— Вы спрашиваете, какая завтра будет погода? Это как бог даст. Сегодня поживем — завтра увидим.
Совсем не такого ответа ожидала Александра Ниловна.
— Катерина, иди сюда! — крикнула она сердито.
— Иду! Здравствуйте, тетя Саня. — Она вошла стремительно, глаза ее сияли. — Забежала узнать, как вы живете, что нового, и вдруг — товарищ Марченко здесь!
— Где ты увидела товарища Марченко? — перебила тетя Саня. — Это пан Марченко! А уж коли товарищ, то не тебе, а немцам! И вот что я вам скажу, пан Марченко: мне в хате сидеть недосуг. У меня свои дела, у тебя — свои… Так что вот тебе бог, а вот — порог! Забирай ребят и ступай. — Она взглянула на Юрася. — Смотри, что с сыном-то делается! Лица на нем нет…
— Александра Ниловна, — смиренно заговорил Тимофей Петрович. — Просьба у меня к вам… Мы с Юра-сем сейчас пойдем домой… А вот Владика днем я не могу взять с собой… Нельзя, чтобы о нем узнали… Мать — еврейка, отец — полковник Красной Армии, коммунист. Если новые власти о нем узнают, погибнет мальчишка…
— Смотри, какой жалостливый!.. Чего тебе от меня-то надо?
— Пусть он до вечера у вас побудет…
— До вечера? А потом что?
— Вечером я приду за ним, — неожиданно сказала Катя. — Переправлю в надежное место…
— Ладно… Тебе, Катерина, верю, тебе отдам мальчонку… Хоть и глупа еще, а никого не продашь, не выдашь!
— Тогда мы пойдем. — торопливо сказал Тимофей Петрович. — Пошли, Юрась, о многом нам поговорить надо. Столько дней не виделись…
Юрась поднялся с лавки и, сгорбившись, точно на плечи его давила невидимая сила, пошел к двери. Он вышел из дома ни с кем не попрощавшись, ни на кого не взглянув.
Они шли по безлюдной деревне: впереди — Юрась, за ним — Тимофей Петрович. С тоской смотрел он на заросший затылок мальчика, на его безвольно опущенные плечи и с тревогой ждал, когда же Юрась начнет задавать неизбежные вопросы.
Они вышли за деревню. Тимофей Петрович ускорил шаг и поравнялся с сыном, надеясь, что тот заговорит первый. Но Юрась смотрел себе под ноги и шел, словно не замечая, что рядом идет отец.
Это упорное молчание смущало Тимофея Петровича. Он понимал, что рано или поздно тяжелый разговор состоится. И по своей привычке всегда наступать, не прятаться от опасности, Тимофей Петрович заговорил сам.
— Потолкуем, сынок. Мы с тобой не виделись столько дней… таких дней!
Юрась молча ускорил шаг.
— Конечно, ты хочешь знать, почему меня арестовали, — продолжал Тимофей Петрович, делая вид,
