при встрече на своем пути какой-нибудь Жоховой немедленно ее лорнировать, если верить классике, это их здорово раздражает, сам Печорин завещал.
Впрочем, я и без лорнета неплохо справился. Сидящая поодаль Жохова скоро не выдержала моего пристального взора и кинула в мою сторону неодобрительный взгляд, и тут же неожиданно побагровела, что в сочетании с ее серым платьем выглядело пикантно, я порадовался и даже послал Жоховой аэропоцелуй. Жохова едва не воспламенилась, не в лирическом смысле этого слова, а в буквальном. Чуть не загорелась, короче.
Я решил, что не следует форсировать события с Жоховой, я еще успею поразить ее сердце бешеным огнем своей куртуазности, поэтому я от Жоховой отвернулся и стал развлекаться сочинением названий. Для книги, которую когда-нибудь непременно напечатают в Германии. Должно же быть у книги название? Я вообще люблю придумывать названия, как и прозвища, в этом что-то есть, иногда статьи сочиняются под названия, я по себе знаю.
«Сентиментальное путешествие с короедами»? «Рейд чумовоза»? «Зомби Золотого кольца»? При чем здесь зомби? Хотя надо, конечно, смотреть шире…
— Привет, — сказал Жмуркин.
Он появился вдруг, я даже и не заметил откуда, наверное, дожидался на почте, наблюдал издалека, молодец, так все вожди поступают.
— Мне нравится твой подход, Виктуар, — Жмуркин покровительственно кивнул. — Побеждает тот, кто приходит на поле боя первым.
Жохова, значит. Этого и следовало ожидать.
— Ты готов?
— Готов. А ты?
— А я подавно. Я гляжу, наша Устинья уже на месте, пойду поздороваюсь.
Жмуркин пошел знакомиться с Жоховой, почти сразу вернулся и серьезно спросил:
— Она нормальная?
— А что?
— Да так… — Жмуркин потер лоб. — Что-то у меня дурные предчувствия…
Он вздохнул и принялся бродить туда-сюда по привокзальной площади, издали поглядывая на Жохову с опаской. Не зря, кстати, я заметил, как на улице Вокзальной, чуть поодаль, как бы в тени беспечных летних деревьев, остановился фургон «100500 мелочей», фирмы, принадлежавшей отцу Жоховой. Лично у меня при взгляде на фургон сложилось вполне четкое ощущение, что на меня смотрят через перекрестие оптического прицела, вполне может быть, что так оно и было.
Остальные путешественники тоже стали потихоньку подтягиваться, на площадь съезжались автомобили, достойные списка лучших людей, одна Лаура Петровна приехала на заурядной «десятке». Все выгрузились и разбились на группки: МЧС к УВД, педагогика к медицине, батор отдельно, им не к кому было приставать. Собственно, все эти Листвянки и Скрайневы и все остальные интересовали меня не шибко, с ними я успел пообщаться на организационном собрании, а вот саму Рокотову я допрежь не видел. И Герасимова. На собрание они не явились, и теперь мне хотелось узнать почему. Направился к баторским.
Рокотова и Герасимов стояли возле фонаря и молчали. Рокотова… ну, вообще никакая. Герасимов тоже. Их никто не провожал, и, как мне показалось, они пришли к автобусу пешком, выглядели они при этом решительно и классово чуждо. Не то что как-то нешибко наряжены, наоборот, неплохо, даже дорого, у Герасимова я заметил кроссовки тысяч за пять, не меньше, а Рокотова облачила свою фигуру в вязаную кофту, причем какой-то хитрой, сразу видно, что не дешевой вязки.
— Как самочувствие? — нагло осведомился я.
— Хорошо, — неприветливо ответил Герасимов. — А что?
Подозрительный какой.
— Говорят, у вас там вспышка инфекции, — я кивнул подбородком в сторону батора. — Лихорадка нижнего Нила, вирус Эбола, все такое. Многие заразились.
— Нет у нас никакой лихорадки, — ответил Герасимов.
Поглядел на меня недоброжелательно, — впрочем, понятно, баторцы городских не очень любят.
— Как это нет лихорадки? — удивился я. — А Лаура Петровна нам вчера сказала, что у вас там все совсем плохо. У всех поголовный понос, диарея и общее недержание организма.
— Нет у нас никакого недержания, — строго ответила Рокотова. — А ты, наверное, Бенгарт?
И так прищурилась, недобро. А я стал вспоминать — не писал ли я чего-нибудь про батор? Если и писал, то только положительное, ну, разве что про компьютерный класс немного ругнул. Что класс есть, а толку нет, потому что нет программ. Не очень, кстати, обидно написал, в меру. «Железо на марше» или так как-то. Хотя кто их, баторских, знает, может, злобу затаили на слово правды.
— Ну, Бенгарт, — сказал я. — А что?
— Ничего. — Рокотова отвернулась.
А Герасимов так по-медвежьи на меня уставился, точно я был его кровный враг, хотя мы с ним еще ни разу не поссорились даже.
— А ты Рокотова? — опять нагло спросил я. — Это ты про Карлссона сочинила?
Рокотова демонстративно отвернулась.
— Значит, ты. Я вот всегда хотел у тебя спросить…
— Потом спросишь, — сумрачно оборвал меня Герасимов. — Ты вообще знаешь что…
— И запор, — в ответ перебил я.
— Что запор? — не понял Герасимов.
— У вас, как я погляжу, в баторе не только понос, — улыбнулся я. — Но и наоборот. Знаешь, есть прекрасный способ…
Герасимов стал увеличиваться в размерах от злости, ситуация начала обостряться, я уже подумывал, как выйти из этого положения с честью… Помог Лаурыч. Паша Скрайнев, остолоп. Он подошел к нам, улыбнулся в соответствии со своим внутренним миром идиотически и сказал:
— А я был однажды в санаторке. Нас там гороховым пюре угощали.
Рокотова остолбенела от ярости. Они там, в баторе, все очень большие патриоты. И если кто-то на батор тянет, они просто в бешенство приходят.
— Вот о гороховом пюре и поговорите, — сказал я и отправился грузиться в автобус.
Вещей у меня было немного, рюкзак и чемоданчик, я забросил рюкзак в багажное отделение, успев отметить, что там уже расположилось несколько дорожных сумок явно заграничного происхождения. Немцы.
— Внимание! — крикнул Жмуркин в мегафон. — Внимание! Организационный момент! Все собираемся на площади! Внимание!
Из автобуса выбрели немцы, два парня и девчонка, сразу видно — не наши люди, обувь у всех чистая, на лицах нет прыщей, волосы без перхоти. Я сразу решил, что немцев буду называть просто — Дитер и Болен, у меня мама любила эту группу, до сих пор иногда слушает и слезу роняет. А вот для девчонки прозвище сразу не придумалось, и мне это понравилось. Я люблю людей, к которым кличка не липнет сразу, к немецкой Александре она не липла.
Немцы робко огляделись и направились к Жмуркину, а я забрался в автобус и выбрал себе местечко недалеко от туалета. Специально. Вот захочет Иустинья Жохова освежиться, а я стану на нее ехидно смотреть, Жохова засмущается и сделает вид, что просто решила размяться, вернется на свое место и будет мучиться. Благодать.
Ко мне подошел водитель. У него тоже был какой-то немецкий вид, усы, пузо, костюм, я подумал, что его зовут,
