— Вас? Не разглядеть? — Турецкий усмехнулся и покачал головой. — Это было бы слишком фантастично. В этом ресторане у вас репутация одного из самых щедрых клиентов. Маловероятно, чтобы вас не заметили.
Берлин нахмурил лоб:
— Помнится, в тот вечер у меня было раздражение кишечника, и я постоянно бегал в туалет. Возможно, официант подходил к нашему столику в те моменты, когда меня поблизости не было. Кстати, расплачивалась в тот вечер за ужин моя жена. Я это прекрасно помню. А мою жену персонал не знает. Обычно я ужинаю в «Зеленой лагуне» с партнерами по бизнесу или друзьями. Устраивает вас такое объяснение?
— Меня — да. Но суду оно может показаться неправдоподобным. В вашем кабинете нашли радиоустройство. Вы связывались по нему с сотрудником безопасности вашего офиса Кизиковым?
Берлин провел ладонью по волосам.
— М-м… Видите ли, Александр Борисович… Вашему предшественнику я сказал, что это устройство мне подкинули. Но потом я припомнил, что у меня в кабинете действительно могло быть такое устройство. Иногда, когда я выезжаю на деловые переговоры, меня сопровождают охранники. Иногда мне приходится координировать их действия. Или вернее: им— мои. Но я пользуюсь радиоустройством настолько редко, что и забыл о том, что оно у меня есть.
— Допустим. Допустим, что так оно и было. Но…
— Хотите я скажу вам истинную причину моего ареста? — неожиданно выпалил Берлий. И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Причина в том, что власть на меня разозлилась. Да-да! Именно так! И травит меня из-за моего интервью, в котором я критиковал президента, его окружение и его действия.
— О каком интервью идет речь?
— Интервью в газете «Честные известия». Я тогда сказал, что люблю Россию, но действия правительства и взгляды населения не вызывают у меня оптимизма. К примеру, вы знаете, что уровень поддержки политических свобод в стране, в том числе свободы слова и шествий, составляет, по опросам, процента два-три? Ценность этих свобод в массах низка! Но все это связано с недоразвитостью демократического мышления.
Турецкий задумчиво посмотрел на Берлина и спросил:
— В чем же именно вы не согласны с нынешней властью?
— Хотите по пунктам?
— Сделайте одолжение.
Берлин поднял руку и стал загибать пальцы:
— Первое. Она фээсбэшная или гэбэшная. Она лживая, антинародная и популистская. Власть получает голоса, провоцируя нетолерантность, провоцируя ксенофобию. У гэбэшной власти не бывает оппозиции. В этом ее сила. У этой власти нет позиции. Поэтому не может быть оппозиции. Это власть, которая всегда мимикрирует под ожидания. Потому что ее название — не человек, а рейтинг. И если ее имя рейтинг, то неважно, кто стоит во главе, кто как бы олицетворяет эту власть. У нее есть абсолютно стабильные преимущества. Отсутствие любой позиции и борьба с врагами режима, которых можно назвать или оппозицией, или анти-президентским заговором. Все это было в нашей истории, все это повторяется. Все это ведет к невозможности создания любой идейной оппозиции. Это то, что мы сейчас получили в России.
Берлин замолчал, видимо, для того чтобы перевести дух.
— Зажигательно говорите, — одобрил Турецкий, попыхивая сигаретой.
— А вы со мной не согласны? — вскинулся бизнесмен.
— Мне импонирует ваша убежденность, — уклончиво ответил Турецкий.
— Дело не в убежденности. Дело в фактах. Такая власть глобально нестабильна. Она полностью зависит от нефтедоллара. Она неспособна что-либо сделать. — В красивых глазах Берлина зажегся яростный огонек. — А как только она начнет что-либо делать, — продолжил он с еще большей запальчивостью, — или как только упадут цены на нефть, ее пресловутый рейтинг превратится в антирейтинг. Вот тогда начнутся кровавые времена, которые назовут «борьбой за власть любой ценой». Не дай нам с вами бог дожить до этих времен. Вернее, не дай вам бог до них дожить в России. Я-то, случись что, с голоду не умру. Просто продолжу свой бизнес за границей, вот и все.
— Не слишком патриотично, — заметил Александр Борисович.
Берлин раздраженно качнул головой:
— Патриотизм здесь ни при чем. Я хочу, чтобы моя семья, мои дети жили в стабильной, богатой стране. И если Россия не хочет стать такой страной… — Он с вызовом пожал плечами. — Что ж, придется попытать счастья где-нибудь еще. В конце концов, везде живут люди. Все мы на планете Земля. Но что бы ни случилось, я не стану подыгрывать нынешнему российскому режиму. Это я вам твердо обещаю.
— Значит, вы не верите в Россию?
— Почему? — Тут Берлин улыбнулся, затем облокотился о стол и чуть нагнулся вперед, как бык, готовящийся к нападению. — Я верю в Россию. Верю, что она изживет нынешнюю власть, как болезнь. Ведь другого пути нет. Либо страна выздоравливает, либо умирает. Поймите, Александр Борисович, нынешняя власть крайне неустойчива и сама является врагом себе. Чтобы такая власть была повержена демократическим путем на выборах, нужно пройти через все. Надо дать властям возможность сделать все те ошибки, которые они сделают неизбежно. Как бы тяжело это ни было для страны.
— Позволю себе вам напомнить, что «правые» проиграли на прошедших выборах, — сказал Турецкий. — Вам не кажется, что в этом есть и их вина? И что они сделали все, что могли, а теперь должны уступить место другим политическим силам?
Берлин нахмурил собольи брови и тяжело вздохнул:
— Нужно очень бережно относиться к нашему либеральному наследию, — изрек он. — Наша манера вечно все разрушать до основания и начинать с нуля приведет к тому, что мы никогда не попадем в период традиций, стабильности и поступательного развития. Невозможно построить все новое, заранее отрицая все старое. Это мое твердое убеждение. Я вас еще не утомил?
Александр Борисович усмехнулся одними уголками губ:
— Пока нет. Говорите. Должен же я понимать, с кем имею дело.
— Тогда слушайте! Это демократы создали в России нормальную жизнь! Без их реформ сегодня не было бы нашего президента, не было бы того более или менее нормального экономического развития страны. Президент получил от них в наследство устойчивую экономику! У них есть идеология. И, в конце концов, у них есть опыт.
— Если мне не изменяет память, — спокойно начал Турецкий, — ваш партнер по бизнесу Михаил Храбро-ицкий отнюдь не узник совести. Он задержан по подозрению в экономическом преступлении. А вы — в уголовном.
— Насчет себя я уже все сказал. А что касается ареста Храбровицкого… — Берлин саркастически усмехнулся. — Страна, в которой таких людей, как он, заключают в тюрьму, не имеет будущего. Это…
— Это ваше твердое убеждение, — закончил за него Александр Борисович. — Достаточно. Я вполне уяснил себе ваши политические взгляды. Равно как и экономические. Кстати, Борис Григорьевич, прокуратура снимает с вас обвинение в махинациях с векселями «Газ-промсервиса».
