— Если товар не вывезу, снесут…Давай. Один раз. Мы же семья. Я бы для тебя и не такое сделал…
— Там где один, там и два. И для меня такое делать не надо. Я бы не попросил.
— Не зарекайся. Какая тебе разница, если я по твоим каналам вывезу? Помоги. Денег я взял. Много. Истратил уже, в новое дело вложил. Не привезу товар, кишки выпустят и к тебе придут. Или, думаешь, в стороне останешься? Фатиму, жену твою, убьют…а она ведь сына от тебя ждет? Племянника моего! Помоги, и я от доли своей откажусь, никаких претензий по дому иметь не буду.
Стиснул пальцами пиалу и с грохотом на стол поставил, а потом в два шага возле брата оказался и рывком сдавил ему горло. Достал, сука! До печенок. Сам давлю, а перед глазами лицо умирающей матери. Пальцы разжал и выпустил задыхающегося Ахмеда.
— Фатиму не тронь и забудь о ней. А дом и так мой. Отец завещание оставлял, и ты прекрасно знаешь, кому он его оставил. Когда товар надо доставить и куда?
Тогда-то все и началось…потом был и второй раз, и третий, потом и прятал у себя товар, и людей Ахмеда укрывал…Пока ко мне не пришли. Захида головорезы. Я тогда в отъезде был, открывал новый ресторан, а когда вернулся, нашел только трупы. Фатиму изнасиловали и зарезали, вспороли живот, слуг перестреляли…Она на девятом месяце была. Вот-вот рожать. Не родила. Весь дом залит кровью, и я с женой на руках, шатаясь, на улицу иду. По мне ее кровь льется, ее и малыша нашего. Такой ненависти я никогда в своей жизни не испытывал. Глухой, мрачной, слепой. Иногда наступает такое время, когда в человеке умирает все человеческое и на свет рождается тьма. Нечто черное, липкое, вязкое. Нечто, сжирающее постепенно душу и сердце.
«Страшный ты, Саид. Вроде спокойный, уравновешенный, а внутри тебя демоны живут пострашнее, чем в Ахмеде. Зверь ты. Умный, опасный, хитрый. Не завидую я тому, кто дорогу тебе перейдет. Ты наследником моим будешь. Только ты дело Нармузиновых поднять сможешь», — голос отца набатом в висках бился, и я чувствовал, как этот самый зверь встает на лапы и скалится. Он хочет крови. Он голоден. Он слишком долго спал.
Я не любил ее…Нас свела мама и решила поженить, а для меня слова родителей были законом. Сказали жениться, значит, обязан жениться. Фатима — тихая, скромная и очень нежная. Похожа на молодую лань с огромными карими глазами, которые всегда взирали на меня с любовью и благоговением. Она была прекрасной женой. Скромной, покорной, любящей. Когда я домой приходил, опускалась на колени и целовала мне руки. Очень переживала, что девочка родится, боялась, что я разозлюсь и выгоню ее к родителям. Когда узнали, что сын будет, я жене кольцо с бриллиантом подарил. Нет…все же любил. Но так, как любят преданную собаку или несчастного, нуждающегося в заботе ребенка. В спальню к ней приходил несколько раз в месяц. Пытался удовольствие доставить, ласкал ее, но она стыдливо отворачивалась и говорила, что ее тело предназначено выносить мне сильных сыновей, а плотские утехи не для нее. Потом я перестал ее трогать, едва узнал о беременности, больше к ней в спальню не вошел. Да и не хотел я ее. Не возбуждали меня ее тяжелые груди с темными сосками, ее промежность в густой черной поросли и запах не возбуждал, мускусный, сочный. Член стоит, а мозг работает и не отключается. Трахаю ее и не могу кончить, рукой себе помогаю, потом снова в нее. Вижу, как терпит, как жмурится и пытается даже стонать. Потом узнал, что она из аварского села вместе с семьей приехала, а там практикуется женское обрезание. Вопросы не задавал и гениталии ее не рассматривал. Не хотел унижать. Попытки расшевелить оставил. Относился, скорее, как к сестре. Подарки привозил, баловал. Она радовалась как ребенок, ластилась ко мне, целовала мои руки.
В перерывах между посещениями ее спальни я трахал сочных белокожих шлюшек, давал им в рот и смотрел как они ласкают друг друга у меня на глазах. Обычно мне одной не хватало. Я люблю, когда их две или три. Стоят на коленях и втроём лижут мне яйца и глотают мой член, а я выбираю на чье лицо мне кончить.
Но я сына очень ждал…не дождался. Зарезали его у нее в утробе. Когда хоронили во всем белом, женщины голосили и на коленях ползли за гробом. Сестры ее и мать с тетками. На меня смотрели с болью и укоризной. Как будто это я ее…А мне, и правда, казалось, что я. До сих пор помню, как по локоть в ее крови испачкался и какое у нее лицо было, по-детски безмятежное с кровоподтеком на скуле.
Ахмеда тогда до полусмерти избил так, что тот на четвереньках ползал и кровью харкал. Но молчал. Молча терпел и только приговаривал:
— Найдем их и кишки выпустим. Найдем, брат. Отомстим за жену твою и за сына! Аллахом клянусь, отомстим.
За шиворот полумертвого брата схватил и вверх поднял, всматриваясь в заплывшие от синяков глаза.
— Мне это вернет Фатиму и младенца? Вернет, отвечай? Ты, сука, проклятая, они из-за тебя мертвы! Кто-то из твоих сдал и в дом мой привел!
— Зарежем их всех, как овец… я лично за тебя резать буду.
— Без тебя справлюсь. С этого дня я буду твоим бизнесом заниматься. С наркотой завязывай. Без меня, чтоб ни одна муха не пролетела! Все сделки — через меня! Знать хочу, с кем и что заключал!
И справился. Животы им резал крест-накрест, чтоб вся требуха на пол вываливалась, а я по ней ботинками топтался и дальше шел…резать. Варфоломеевская ночь окончилась жутко — мы вырезали всю семью Захида, а потом сожгли его дом, машины и две дачи. В пепел. Удовлетворение я тогда испытал сродни оргазму. Когда нож в плоть с чавканьем входил, у меня все тело подрагивало и ноздри раздувались. Потом руки лихорадочно мыл и на отражение свое смотрел. Прав был отец: внутри меня живет тьма. Страшная, живая. Стоит ее тронуть, и она сожрет все живое вокруг.
— Охренеть ты монстр! Не ожидал! Я теперь тебя бояться буду!
Ахмед по спине с восхищением похлопал, а мне на секунду захотелось лезвие ему в глотку вогнать, сдержался, смыл кровь с ножа.
— Бойся! Ослушаешься, и тебе кишки выпущу!
Я вошел третьим в дело Ахмеда и взял бразды правления и в свои руки. Через какое-то время мы подмяли под себя несколько группировок и остались одни на рынке. Потом будут годы затишья, за эти годы я из жалости оттрахал шлюху Ахмеда, и она родила от меня дочь…Я не знал, что она моя. Она скрыла. А Ахмед…он, как ни странно, девочку полюбил и себе оставил. В этом и есть моя ошибка, как отца. Нужно было проверить, чей это ребенок. Не отрицаю. Но тогда не время было с Ахмедом женщину делить. Да и женщина эта не была мне дорога. Жаль было, да. Не более. Наше дело и так раскалывалось на части, пока не раскололось-таки. Ахмед окончательно в беспредел ударился, а я не собирался в этом участвовать. Он с террористами связался и товар им поставлял, вербовал подростков и молоденьких девушек, мать Лексы запер в психушку. Опять пошла наркота из Афганистана, у него появились свои каналы. Денег стало много. Я ему больше был не нужен. И даже мешал.
Мне хватало поставок оружия и ресторанного бизнеса. Я подмял под себя несколько городов. У меня была своя империя, даже две. Я собирался завозить пушки легально и приложил к этому немало усилий.
