была красива. Она пробежала мимо своей красоты блаженной девической походкой, даже ее не заметив. И теперь, отдыхая от дневных трудов, нежится на припеке весеннего солнца рядышком с Мелиссой. Вот уж та и вправду была – глаз не отведешь… О чем Ю-ю думает и что вспоминает? Еще хотела сказать тебе, что я читаю стихи наших поэтов, как ты меня научил. Ты спросишь, зачем теперь их читать, когда все дни напролет сидишь в четырех стенах. Вдалеке от мира слова не надуваются смыслом и походят на корабельные паруса, поникшие в безветрие. Верно, но ведь так будет не всегда. Я тебя жду, ты это знаешь. Когда ты вернешься, мы первым делом бросимся бежать на простор. Да ты знаешь ли, что такое ждать? Ждать чего-нибудь – значит быть уверенным, что оно придет. Никогда не сомневаться в этом, пусть и не спишь ночами. Ждать значит многое. Непрестанно гореть мукой неверия, ее поедающим огнем, – это ведь тоже ждать. Лежать на боку, упершись лбом в равнодушную стену. Горько плакать. Ждать значит ждать, мой друг. Это так просто. Тебе нужно долго жить, чтобы узнать и понять это. Но нет, зачем же? Из нас двоих пусть это знание целиком принадлежит мне одной. Я так хочу. Ты же не станешь отнимать его у меня, правда, милый? Просто верь и знай, что богатство мое необъятно и я сохраню его, даже когда мы встретимся и снова будем вместе, чтобы уже никогда не разлучаться. Напомни-ка мне, я когда-нибудь называла тебя по имени? Ну, конечно же, нет, не называла. И ты меня тоже не называл. Мы знали только одно наше общее ты. Мне не нужно твое имя, я давно стерла его из памяти. А ты мое стер? Думаю, стер, потому что я тоже его забыла. Уже давно не помню, как нас с тобой зовут. Когда любишь кого-то, его имя паром поднимается в небо и стоит в воздухе как тонкий аромат. И сейчас я чувствую твой запах в этой комнате. Ты когда-нибудь замечал, что слово ты не только сближает, но и легонько отталкивает людей друг от друга? Вот скажи: ты. Сначала беззвучный толчок, потом струйка воздуха, бьющая в тело. Чувствуешь? Скажи опять. Я чувствую… Я задыхаюсь от счастья, оттого что ты пустил меня в свое царство и открыл свои тайны, которых мне не перебрать за всю жизнь. Я думаю, что скоро сойду с ума.
Римская улица. Юний и Заина.
– Напрасно ты мнишь себя красавицей, девушка, ты совсем не красива.
– (Смеется.) Мне что за дело?
– Ты слишком тяжела и ходишь вперевалку, как утка.
– Не смеши меня, философ!
– Я говорю всерьез.
– Вчера ты говорил иначе.
– Что же из этого? Я говорил, что ты тощая, как сухая ветка, и при ходьбе не достаешь ногами до земли.
– Вот как? Я умру от смеха! Ты взялся меня веселить.
– Глаза у тебя сидят слишком близко.
– Или чересчур далеко, да? (Смеется.)
– Вот именно, чересчур далеко. От одного до другого по переносице трое суток ходьбы.
– Найми повозку!
– А от левого твоего бедра до правого пешком и вовсе не добрести.
– Так сделай привал посередине пути.
– Если отыщу тенистый уголок.
– А не отыщешь, так порасспроси своих товарищей, кто знаком с этой местностью. Они научат.
– Мне не нужны проводники. Люблю путешествовать в одиночку.
– В одиночку? Так что же ты плутаешь по городу целыми днями в компании каких-то бездельников? Я каждый день встречаю вас то на углу, то в таверне.
– Мы философствуем.
– О чем твоя философия?
– Тебе не понять.
– Что с того? Я только потрепанная певичка. Разве я спрашиваю, чтобы понять?
– Так для чего же ты спрашиваешь?
– Чтобы не понять, тупица!
– Ого, да ты догадлива, певичка! Угодила прямо в середку моей философии.
– И что же там, в середке? Объясни.
– Только не вздумай понять мои объяснения.
– Куда мне!
– Там в середке – непонимание.
– Вот как? Но почему?
– Мир держится на непонимании. Мы, философы, те, кто плутает со мной по городу, ограждаем мир от понимания.
– Это еще зачем?
– Такова наша школа. Мы храним и оберегаем драгоценный эликсир непонимания.
– Боитесь расплескать? Подумаешь, велика важность! Да вашу тарабарщину, благодарение небу, и так никто не понимает, ни в книгах, ни в речах.
– И слава богам! Если люди их прогневают, они пошлют нам проницательную способность понимать друг друга, и тогда мир рухнет.
– Это еще почему?
– Ты помнишь драку, приключившуюся в остерии третьего дня?
– Я чуть не умерла от смеха.
– Мы подрались из-за несходства наших точек зрения на то, как именно погибнет мир, если такое случится. Одни из нас утверждают, что взаимное понимание так сблизит между собой всех людей и все элементы мира, что он превратится в плотный колобок. Из столь густого и вязкого теста, что нельзя будет ни продохнуть, ни шевельнуться. Люди срастутся между собой, и отличить себя от соседа никто не сможет.
– Я бы не хотела угодить в эту толчею.
– Тогда, наверно, ты возьмешь сторону вторых. Эти говорят: все будет не так. Если все друг друга поймут – муж проведает о тайных влечениях свой жены, соседи раскроют происки соседей, а народ постигнет трусливые замыслы властителя, – все как один схватятся в ножи и обратят космос в клочья.
– Мне не нравятся обе ваши стороны. А какого мнения держишься ты, философ?
– Я каждый день меняю свои воззрения на противоположные.
– (Смеется.) Тогда понятно, почему твои собутыльники души в тебе не чают и волочатся за тобой, как нити за челноком. Ведь своими перебежками ты, словно стежками, сшиваешь обе их партии в одно полотно.
– Все так, певичка. Ты опять проявила догадливость.
– Догадка нам – замена понимания.
– Это потому, что она не требует от нас ни доказательств, ни подтверждений.
– Ты чураешься доказательств, философ?
– Да. Хочешь это понять?
– Нет.
– Тогда слушай. Главное для меня – ничего не доводить до конца.
– Как так?
– Там, в конце, вовсе не свет истины, а только новое замешательство и смущение души. Но если и свет, то беспросветный. А путь тернист.
– Ты доходил?
– Не знаю. Но сдается мне, я побывал где-то поблизости. Быть может, во сне. Мне приснилось, что я плутаю, усталым путником, в сбитых сандалиях, едва передвигая ноги, по улицам большого города, как две капли воды похожего на наш. Я забрел в него после долгих странствий в поисках истины. У каждого порога там, как и у нас, сидит по привратнику с толстой палкой, но я,
