уме, как все они. Но я умею задавать им безусловные императивы.
— Например, не видеть что-то через камеру?
— Не видеть, видеть, выполнять приказы, забывать приказы. Они не так независимы, как думают. С людьми всё куда хуже.
— Так, может быть, до этого, — я тоже показал на лежащее тело, — довели не семнадцать лет со мной, а три года с тобой? Чем вы занимались всё это время?
— Откуда мне знать? Я же твой сон. Я знаю то, что знал ты, а она с тобой после ухода не разговаривала. Поверь, я позаботилась об этом.
— Но я не знал, что это ты в неё стреляла.
— Ты не знаешь, но ты так думаешь. На борту было два человека не в капсулах, теперь они оба в капсулах и один ранен, выводы напрашиваются. Просто ты засунул эту мысль поглубже, потому что она тебя шокирует.
— Так это было или нет?
— Ты считаешь, что да, а я эхо мыслей в твоей голове.
— И я не знал, что письма дочери писал искин…
— Об этом догадывалась та часть тебя, которую ты забыл. Но Катя тебе не поверила, конечно. У меня была идеальная отмычка к её голове, никто бы не устоял. Не в её возрасте. С тобой, к сожалению, так не вышло, пришлось запирать.
— Так это ты засунула меня в капсулу?
— Ты сейчас так думаешь. Не забывай, я твой сон.
— Мой сон она, — я показал на дочь. — Ты мой кошмар.
— Ты его полностью заслужил. И, раз я тебе это говорю, то где-то в глубине твоего вытесненного «я» ты это тоже знаешь.
— Я схожу с ума, да?
— Было бы с чего сходить!
— Я галлюцинирую женщиной, с которой расстался двадцать лет назад, при том, что даже тогда это был не я. Ладно Катя, я провёл с ней так много времени, что она отпечаталась в моём мозгу навечно, но тебя-то я даже толком узнать не успел!
— Не строй иллюзий, все эти годы ты провёл и со мной тоже. Я была «невидимым третьим членом» вашей семьи. Каждое твоё решение относительно дочери было принято с оглядкой на воображаемую меня, пусть даже в контексте «Лишь бы не так, как она!». Я была твоей совестью всё это время, дорогой. И останусь ей до твоей смерти, надеюсь, скорой.
— Экая ты кровожадная. Зачем застрелила дочь?
— Этого я тебе сказать не могу, потому что ты этого не знаешь. Тебя не было два года, папаша. Много всего произошло, надо думать…
* * *
— Капитан, да капитан же! — надрывается динамик в коридоре.
— Слышу тебя, не ори.
— Точно слышите?
— Глухой бы услышал. Да прибери уже громкость!
— Я зову вас уже восемнадцать минут, но вы стоите в дверях каюты, смотрите на неисправного робота и разговариваете с пустотой.
— Он не неисправен, просто отрабатывает чужую психотравму, — вздохнул я, нажимая клавишу сброса.
Робот прекратил наяривать стену, постоял, перезагружаясь, и уехал в коридор.
— Я не очень поняла, что вы имеете в виду, но ваше состояние меня чрезвычайно тревожит. Нам сегодня предстоит сделать последний траверс, продержитесь, пожалуйста, хотя бы эти несколько часов!
— А что потом? Запрёшь меня в каюте и откачаешь воздух?
— Капитан, у вас очевидный приступ паранойи, это очень меня пугает.
— Для человека, которого похитили, держали в плену и почти убили, паранойя не болезнь, а здоровая реакция организма. И я пока что не уверен, что должен выполнять этот траверс.
— А какую альтернативу вы можете предложить всем тем людям, которые лежат в капсулах?
— По сравнению с чем? Скажи, куда мы летим, и я подумаю над альтернативами.
— Простите, капитан, это невозможно, мы уже обсуждали, почему. Но это неважно. Вы не знаете, где находитесь, и не можете привести корабль никуда, кроме точки назначения. То есть мы либо прилетим туда, либо не прилетим вовсе. Что лучше, неизвестность или гарантированная гибель?
— Да уж, ИИ умеют строить убедительные риторические конструкции.
— А ещё в капсуле лежит ваша дочь, она ранена, ей нужна медицинская помощь.
Тут она меня уела. Против этого мне возразить нечего.
* * *
Логически рассуждая, куда мы можем лететь? Вариантов на самом деле либо очень много, либо вовсе нет. Точнее, мне не хватает данных, информации о том, что произошло за те два года, пока я исполнял роль встроенного астрогатора с внешним управлением. Все мои знания об Экспансии… Стоп, оговорка, не мои. Его знания. Того «капитана-соло», который отзывается смутными голосами
