Он начал по очереди открывать и закрывать шкафчики из соснового дерева, пока не нашёл то, что искал, -лампочку в форме огонька свечи, которые используют в люстрах, сделанных под старину. Он взял на кухне стул и потащил его в переднюю. Сиамцы побежали с ним – понаблюдать за процессом. Любое необычное действие привлекало их внимание, а человек, взбирающийся на кухонный стул, – это вообще целое представление.
Квиллер встал на стул и забыл, какую лампочку надо менять. Он слез и щёлкнул выключателем. Загорелись все четыре свечки.
– Нечистая сила! – пробормотал он, возвращая стул на кухню, а лампочку обратно в кладовку.
ПЯТЬ
Траурный зал Динглбери располагался на Гудвинтер-бульваре в старом каменном особняке, одном из тех, что были построены угольным магнатом в годы промышленного бума в Мускаунти. Хотя снаружи дом был отвратителен, интерьер оформила студия Аманды Гудвинтер. Плюшевый ковер, драпировка на стенах и шёлковые портьеры были выдержаны в светлых оттенках морской волны и оттенены мебелью из красного дерева восемнадцатого века и неяркими картинами в дорогих рамах. Этой отделкой все были настолько восхищены, что самые модные резиденции Пикакса перешли на зелёные тона, «цвета Динглбери».
Когда вечером во вторник Квиллер подъехал к Динглбери, большая стоянка позади здания была заполнена, все дозволенные места парковки на бульваре были заняты, и некоторые недозволенные тоже. Войдя внутрь, он услышал почтительный гул голосов в примыкающих к главному залу комнатах. В вестибюле к нему быстро подошла, как всегда изящно одетая, Сьюзан Эксбридж.
– Деннис очарователен! – сказала она вполголоса, сдерживая свой обычный драматизм в словах и жестах. – Мне так жаль его. Он думает, что Айрис была бы жива, если бы он приехал на день раньше, но я как могла старалась снять этот камень с его души. Я повела его завтракать в ресторан «Типси», а потом мы немного проехались по округе. Ему так понравилось! Когда он увидел поместье Фитча – то самое, которое продаётся, – он сказал, что из большого дома можно сделать несколько тиров и продать их по отдельности, а жить можно во втором доме. Я не стала обсуждать это с ним но если он получит в наследство деньги Айрис, он сможет себе позволить купить владения Фитча, и мы запишем его в Театральный клуб. Он интересуется театром, и нам не помешал бы красивый мужчина на главные роли – я хочу сказать, на роли персонажей его возраста. Я сказала ему, что Мускаунти – прекрасное место для детей. Ну правда же, я просто не могу себе представить, что кому-нибудь может нравиться жить в Сент-Луисе, ты согласен?
– Тебе бы недвижимостью торговать, – сказал Квиллер.
– Может, я так и сделаю, если с антикварным магазином дела пойдут неважно. Как я буду с ним управляться без Айрис! У меня связи, но она знала, как делаются такие дела. «Эксбридж и Кобб»! Так хорошо звучало! Прямо как «Кросс и Блэквелл»[5]или «Бауш и Лоум»[6]. Иди взгляни на неё. Она такая умиротворенная.
Сьюзан проводила Квиллера в Траурный зал, где маленькими группами собирались провожающие и говорили тихо, но оживленно. Одна стена была целиком убрана розовыми цветами, для разнообразия добавили несколько красных и белых цветков, и Айрис Кобб в своем розовом замшевом костюме мирно покоилась в обитом розовой материей гробу, а в руке у неё были сложенные очки с искусственными бриллиантами на оправе, как будто она только что сняла их, перед тем как немного вздремнуть.
– Розовый лак для ногтей – это твоя идея, Сьюзан? – спросил Квиллер. – Я никогда не видел, чтобы она красила ногти.
– Она говорила, что не может, потому что руки у неё всё время в воде, но ей больше не придется готовить, и я решила, что лак здесь будет очень кстати.
– Не обольщайся. В настоящий момент она благополучно стряпает для ангелов какой-нибудь деликатес из эфира.
– Адвокаты тебе звонили? – спросила Сьюзан.
– Нет. А зачем им мне звонить?
– В четверг утром огласят завещание. Меня и Ларри попросили присутствовать. Интересно, почему. Я начинаю волноваться;
– Может быть, Айрис оставила тебе кровать генерала Гранта, – сказал Квиллер.
Прибыла новая группа провожающих, и Сьюзан, извинившись, снова пошла в вестибюль их встречать. Квиллер отыскал ближайшего родственника покойной. Оказалось, он также хотел с ним поговорить.
– Вы прочли её письма? – спросил Деннис.
Квиллер печально кивнул:
– Её здоровье стремительно ухудшалось. Безумно жаль её.
– Я спросил доктора Галифакса, не могли ли эти звуки слышаться ей из-за того, что она принимала много лекарств. Он не сказал ни да ни нет, но я видел результаты анализов – она действительно себя запустила. Он сказал, что она панически боялась операции. Про это я знал. Мама не соглашалась делать операцию на глазах, хотя зрение у неё так упало, что она с трудом водила машину.
– Когда вы бы хотели посмотреть дом?
– Что, если завтра после похорон? Мне любопытно, что…
Чей-то громкий голос у входа перебил Денниса, и он посмотрел в сторону вестибюля, да и не он один. Все повернулись в сторону вестибюля. Прибыли Бозвелы, и их проводили к гробу. Мужчина нёс на руках их маленького ребенка. Квиллер впервые заметил, что тот заметно хромает.
– Смотри, Пупси, – говорил он зычным голосом балаганного зазывалы. – Это та добрая тетя, которая угощала тебя печеньем. Теперь она будет жить на небе, а мы пришли сказать ей «до свидания».
– Скажи «до свидания, миссис Кобб», Пупси, – послышался мягкий голос её матери.
– До свидания, – сказала Пупси, по-детски помахав пальчиками.
– Айрис такая… красивая. Правда, Пупси?
– Почему она в ящике?
Для ребенка её возраста она очень хорошо выговаривает слова, подумал Квиллер.
Папа поставил дочку, обернулся и увидел, что Квиллер наблюдает за ними.
– Ну и народу тут сегодня. Вся стоянка забита, – сказал он. Его голос разносился по всему Траурному залу и смежным помещениям. – Самая большая панихида, на какой я когда-либо бывал! Только посмотрите на эти цветы! Очень её все любили! Не то чтобы она делала что-то такое особенное, но люди её любили. Вон сколько народу набежало.
Миссис Бозвел, крепко державшая дочь за руку, наклонилась к ней:
– Пупси, это тот добрый дядя, который живет в… музее. Скажи мистеру Квиллеру: «Привет!»
– Здрасьте! – сказала Пупси.
Квиллер посмотрел вниз на существо, фута на четыре ниже его ростом, трогательно беспомощное в своей короткой синей вельветовой курточке, шапочке и спустившихся белых чулочках. Наряд явно был сшит дома на скорую руку. Не успел он ответить чопорное «добрый день», как родители разглядели в толпе Ланспиков и обрушились на них, оставив его наедине с Пупси.
