давно обсуждалась возможность восстановить канонические структуры управления, пост патриарха, упраздненный Петром I. В принципе, царь не возражал созвать Поместный Собор и решить этот вопрос. Но общий разброд в России сказался и на церковной верхушке. Одна ее часть оказалась тоже заражена западными веяниями, мечтала о «демократических» преобразованиях наподобие протестантских. Другая стояла за укрепление ортодоксального Православия, его защиту от чуждых влияний. При таком разбросе взглядов найти общие точки зрения было трудно. Любая кандидатура будущего патриарха не устраивала другие группировки, и созыв Собора откладывался в неопределенное будущее.
А в 1905 г. на встрече с высшим духовенством царь поинтересовался: до сих пор ищете патриарха? Совершенно неожиданно он предложил на этот пост… себя. Да, Николай II готов был принять монашеский постриг и взять на себя руководство Церковью. Передать престол младенцу Алексею при регентстве императрицы Александры Федоровны. А страной правили бы вместе, воссоздав «симфонию» светской и духовной власти, единения государства и православного народа, как было в начале династии Романовых, когда на трон был возведен несовершеннолетний Михаил Федорович, — которому помогал править его отец, патриарх Филарет. Но митрополиты и епископы были ошеломлены. Предложение царя показалось им абсолютной нелепостью. Они сочли за лучшее промолчать. Что ж, государь правильно расценил это молчание…
Ну а 1 ноября, как раз в тот момент, когда ситуация в России становилась критической, Николай II и его супруга впервые встретились со странником, пришедшим в столицу из Сибири, Григорием Ефимовичем Распутиным. О нем уже шла слава Божьего человека, целителя — по его молитвам происходили выздоровления. Им интересовались дамы высшего света, среди них — дочери черногорского князя Николая Негоша Милица и Анастасия. Первая была замужем за великим князем Петром Николаевичем. Вторая — за герцогом Георгием Лейхтенбергским.
Милица и Анастасия (Стана) очень увлекались мистикой, и «мода» на Распутина коснулась их в полной мере. Сестры принимали старца у себя дома, решили блеснуть и перед царем. Николай II записал в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим — Григорием из Тобольской губернии». А придворная дама Юлия Ден описывала: «Этот неотесанный крестьянин, появившись в обществе Их Величеств босым, в тяжелых веригах, нисколько не был поражен дворцовой роскошью, с Государем говорил не заискивая. Как и многие другие, Император был поражен простотой и откровенностью Распутина» [61].
Это знакомство было еще эпизодическим, не имело видимых последствий, не привело к установлению прочных отношений между царской семьей и Григорием Ефимовичем. Но оно оставило след в душе государя. И… можно ли считать случайным, что как раз с этой встречи началась борьба за выправление ситуации в стране? Причем развернуло ее не правительство, не военное командование. Нет, начал борьбу сам Николай II. Нашел в себе силы, принял нужные решения. Под влиянием Распутина? Такую версию можно сразу отбросить. Ни малейшего влияния еще быть не могло. В гостях у черногорок были только любопытствующие вопросы, разговор на духовные темы, первые впечатления. Хотя была установлена молитвенная связь — и что-то вдруг стало меняться.
Николай II одобрил создание широкого патриотического движения, Союза Русского Народа. Принял знаки Союза для себя и наследника. Правительство и администрация уже месяц бездействовали, царили растерянность, неуверенность. Наверное, Витте и в самом деле дождался бы, что Петербургский Совет в один прекрасный день арестует его. Но император вывел органы власти из паралича. Сменил ряд должностных лиц, назначая энергичных и верных губернаторов, градоначальников. В правительстве поддержал решительного министра внутренних дел Дурново. Доводы сторонников осторожности, опасения «как бы хуже не вышло», были отброшены. 26 ноября председатель Совета Хрусталев-Носарь очутился за решеткой.
Правда, он и предназначался для роли «громоотвода». Его место занял Троцкий, и они с Парвусом устроили провокацию, чтобы как раз перед восстанием взбудоражить народ. Опубликовали фальшивку — «финансовый манифест», где утверждалось, что Россия давно находится за чертой банкротства, призывали население изымать вклады из сберкасс, требовать выплату жалованья только золотом и серебром. Это вызвало биржевую панику, обвал российских ценных бумаг. Люди ринулись в банки снимать свои деньги. Но тут уж разгневался даже Витте. В данное время он вел переговоры с Францией о предоставлении больших займов, и диверсия Парвуса стала ударом ниже пояса. 3 декабря почти весь состав Петербургского Совета вместе с Троцким был арестован прямо во время заседания.
И оказалось, что сделали это очень вовремя. До назначенной даты восстания оставались считанные дни. Но теперь революционеры в столице перепугались, бросились прятаться в Финляндию. Структуры в Петербурге оказались обезглавлены. Да и по всей России координация действий нарушилась. Вторым центром восстания должна была стать Москва. Подготовка здесь велась солидная. Были сформированы боевые дружины большевиков, меньшевиков, эсеров, студенческая, железнодорожная, фабричные и заводские отряды. Приехала кавказская дружина, эти боевики ценились как лучшие профессионалы. И снова в эпицентре событий оказался Горький! В конце осени он и Андреева почему-то решили переселиться из столицы в Москву, сняли квартиру. А кавказская дружина базировалась как раз у Горького! Его квартира стала штабом восстания — точно так же, как перед «Кровавым воскресеньем» в столице. Что и кого охраняли приезжие отборные головорезы с Кавказа? Самого Горького? Или деньги, выделенные на восстание и находившиеся у него?
Гарнизонные войска считались ненадежными, и революционеры были уверены, что они стрелять не будут. Царь назначил в Москву боевого генерал-губернатора, адмирала Дубасова. Но он приехал только 5 декабря, а 7 декабря эсеры открыли военные действия, бросили бомбы в окна Охранного отделения. Восстание быстро охватило весь город. Боевики развернули настоящую охоту на полицейских, убивали и казаков, драгун.
Но в Петербурге сигнал не прозвучал и мятежа не было. А в Москву не приехал никто из видных лидеров, способных сорганизовать повстанцев. Дружины действовали разрозненно, в пределах «своих» районов, по собственному разумению. Дубасов сумел собрать верные подразделения солдат, казаков, драгун. Умело маневрировал, поочередно сосредоточивая их то в одном, то в другом месте. Мятежников стали теснить, отбирать у них улицу за улицей. А из столицы прислали Лейб-гаврдии Семеновский полк, он штурмовал последний оплот мятежников — Пресню. К 21 декабря «зачистку» завершили. В ходе восстания погибло более 1000 человек, из них значительная часть — случайные люди. Было убито 36 полицейских, 28 солдат, 78 получили ранения. Но Горького аресты не коснулись. Его и Андрееву кавказские охранники своевременно эвакуировали из города, он опять очутился в Финляндии.
Подавление московского восстания обычно преподносится как закат всей революции. Но это неверно. Наоборот, активная фаза революции только начиналась, и как раз сейчас за дело взялся Ленин. Он
