свойственной юношам беспечностью отправился бы в ночной поиск преждевременно, без серьезной подготовки. Однако в батальоне был Шостак, умный и осторожный человек, который знал, что на войне поспешность вредна. Он пристыдил Романцова.
Вскоре в батальон пришел старший лейтенант Лысенко, бывший командир разведки соседнего полка. Он еще не оправился после тяжелого ранения и находился в резерве комдива. Это был человек немногословный, но тем дороже ценили бойцы каждое его слово. Он был командиром строгим, порою даже до бешенства злым, но как радовались разведчики, получив от него благодарность за прилежание. Он отлично знал, что должен делать любой солдат в разведке, и учил своих подчиненных лишь тому, что понадобится им в разведке.
Лысенко приказал Романцову отыскать в лесу лощину с крутыми склонами, с такой же бурной, как и перед финскими позициями, речкой. Ночи были темные. Молибога объяснил, что это предпасхальные ночи. Романцов и Клочков обрадовались, а Тимур ничего не понял.
На противоположном, «вражеском» берегу разведчики построили самый доподлинный дзот, опоясали его проволочными заграждениями. В нем и сидел старший лейтенант Лысенко. У него были свисток и взрывпакеты.
По мокрой земле ползли с гребня лощины к речке разведчики. Романцов начал резать проволочные заграждения, поставленные на нашем берегу. Глухой удар о землю, тусклая вспышка взрывпакета.
— Немцы и финны обычно минируют свои проволочные заграждения, — сердито говорил Лысенко с того берега. — А вы, Романцов, даже не осмотрели, есть ли тут мины. Повторить!
Разведчики Романцова, барахтаясь в месиве кромешной тьмы, сделали проход в минном поле, перерезали «колючку», но Молибога сделал неосторожное движение и поднялся.
Раздался свисток.
— В пятидесяти метрах от финских позиций уцелеет лишь тот разведчик, который умеет ползать по-пластунски! — крикнул старший лейтенант. — Повторить!
Как-то раз, уже на берегу, Романцов неосторожно кашлянул.
Свисток!
— В самом яростном бою, — указал Лысенко, — бывают несколько секунд тишины. Если финский наблюдатель не увидит тебя ночью, то услышит твой кашель. Скверно! Повторить!
— Товарищ старший лейтенант, а если кашель одолевает?
— Зажми рот пилоткой, уткнись в землю и кашляй! Земля сожрет твой кашель. Повторить!
Молибога отчаянно бранился, а Тимур с уважением шептал: «Какой строгий начальник!» Клочков дерзко усмехался. Лишь Романцов покорно молчал.
Он замечал, что лучше всех ползал Клочков: быстро и бесшумно. А Тимур видел ночью, как сова. Молибога был упрямый, спокойный.
Частенько по ночам приходил в лес Шостак. Усевшись на пень у ручья, он внимательно смотрел, хотя почти ничего в темноте и не видел. Он слушал свистки старшего лейтенанта Лысенко, его сердитую ругань, а во время отдыха щедро угощал разведчиков папиросами.
— Помните, каждый из вас идет добровольно, — говорил он. — Кто не хочет, кто боится — расчет! Немедленно! По принуждению нельзя быть хорошим разведчиком!
— Наслыханы! — ворчал Молибога.
Тимур звонко говорил:
— Я сам хочу, начальник!
Клочков упрямо молчал, пристально глядя на багровеющий конец папиросы.
А по берегу быстро расхаживал Лысенко — высокий, костлявый — и вспоминал о том, как его разведчики хитро и дерзко брали «языков», а потом разучились делать это. Теперь старший лейтенант понимал, почему это случилось. Разведчики успокоились. Они повторяли свои приемы.
* * *
Обвязав конец веревки вокруг пояса, Романцов вошел в воду. Вода была такая холодная, что у него перехватило дыхание. Он поплыл на боку, плечом рассекая волны, сильными рывками двигаясь вперед. Он ничего не видел: мрак ночи заволакивал глаза.
Заломило ноги, это была ноющая, острая боль, словно кто-то пилил колени пилой.
Мелкая волна захлестнула его лицо.
Почувствовав, что ноги коснулись дна, он вышел на берег, отряхнулся. Лысенко стоял у дзота. Романцов не заговорил с ним. Онемевшими руками он привязал, туго натянув, веревку к дереву.
— Первым плывет Клочков. — скомандовал старший лейтенант, — потом Тимур! — Молибога может остаться. В разведке он будет на нашем берегу с ручным пулеметом.
— Уж плыть, так всем! Без выбора! — огрызнулся Молибога. — Погибну, так с вами. — прошептал он дрожащими губами.
— А зачем вы хотите плыть, Молибога? — спросил резко старший лейтенант.
— Господи боже, мало ли что случится… Это ж, товарищ лейтенант, — разведка! Бой! Дело темное, смертное… Риск! Не только пулей, — руками помогу, если что…
— Начинайте! — так же резко отрывисто сказал Лысенко.
Клочков быстро переплыл речку. Задыхаясь, шумно сопя, вытаращив глаза, он полез на берег. Однако, когда он повернулся к Романцову, вид у него был безразлично равнодушный, словно ему не стоило никакого труда пробыть так долго в воде.
— Холодно? — спросил Романцов.
— Как огнем жжет, — сказал Клочков, стуча зубами.
— Завтра поплывешь с автоматом и двумя гранатами.
— Понимаю, товарищ сержант!
Тяжелая волна подбросила Тимура и швырнула вниз, в ключом кипящую среди камней стремнину. Мелькнула поднятая рука.
«Зачем он выпустил веревку?» подумал испуганно Романцов и побежал по берегу.
Но Тимур уже выползал на лесок, держась за корни ивы. Он фырчал как кошка.
— Я еще поплыву, — решительно заявил он.
— Не разбил ноги?
— Ты скажи лейтенанту, не надо сердиться. Я еще поплыву!
К берегу подошел Молибога. Он для чего-то лег, поджал ноги, как жаба прыгнул, плюхнулся в мерную воду. Быстро перебирая руками по веревке, он единым махом добрался до противоположного берега. Вода бурлила между его ногами.
— Погибну, так с вами, — с добродушным возмущением ворчал он.
— Корова! — сердито проговорил Лысенко. — Неужели нельзя плыть бесшумно?
— Разрешите вести разведчиков в землянку, доварит старший лейтенант?
— Нельзя. На финском берегу нет для вас теплой землянки, — скрипуче сказал Лысенко. — Вы переплывете ручей, а затем, мокрые и озябшие, должны будете сделать проход в финской «колючке», снять финские мины. — Он говорил нарочно медленно, строго, он не разрешил разведчикам курить, а мог бы догадаться, что от крепчайшей махорки им было бы теплее. — Все? Нет, вы еще должны доползти бесшумно до финской траншеи. В это время десятки часовых будут чутко прислушиваться, зорко вглядываться в темноту. Услышат — и убьют! Увидят — тоже убьют! Сейчас сержант Романцов думает, что финский часовой стоит перед дзотом. А если он будет стоять за дзотом? Знает ли сержант Романцов, что нужно делать в этом случае? Лично я — не знаю! А если осколок шальной мины перерубит веревку? — голос старшего лейтенанта звучал сердито. — Не думайте, что я могу научить вас, как взять в плен финского часового. Повторяю: я не знаю, как сделать это, Пока у нас в руках лишь одна нить: овраг не простреливается огнем кинжальных пулеметов. Это узнал сержант Романцов. Это делает честь его сообразительности. — Он хвалил Романцова, а говорил сухо, брезгливо. — На беду, каждая разведка — цепь неожиданностей и случайностей. Иногда трагических! Я могу подготовить
