уверен, так же как в том, что меня зовут Фрэнк Рамос, что потом она возненавидит меня на всю оставшуюся жизнь.
На строительной площадке сооружалась новая школа. Здание было наполовину закончено и в архитектурном отношении обещало стать маленьким шедевром.
Зиг Хоффман — в Германии он, наверное, пользовался полным именем — Зигмунд или Зигфрид, но здесь с самого начала подписывался просто Зиг — всегда строил надежные и красивые здания. Говорят, он отказывается участвовать в конкурсе строительных фирм, если ему не нравится планировка здания или технические условия.
Домик из гофрированного железа на краю площадки был конторой. В помещении не было перегородок, и внутри оно казалось больше, чем снаружи. Четыре письменных стола стояли на значительном расстоянии друг от друга. За одним сидела стенографистка, за другим белокурый парнишка лет семнадцати. Третий стол был свободен. Сам мистер Хоффман разместился в углу помещения, где изучал какой-то чертеж. Под потолком, дребезжа и посвистывая, крутился вентилятор.
С Хоффманом и я, и Рыжик знакомы. Мы встречались с ним несколько раз чуть больше года назад, когда расследовали кражу со взломом в его главном офисе в деловом центре города. Преступники вынесли небольшой сейф вместе с содержимым — примерно двумя тысячами долларов. Спустя пару дней вскрытый сейф был найден в пустыне. Однако денег так и не удалось обнаружить, а преступники благополучно скрылись. Мы выяснили лишь, кем они были, вернее, узнали фамилии, под которыми они в течение четырех дней проживали в отеле на Оракл-роуд. Иметь дело с мистером Хоффманом было приятно — он не размахивал кулаками, не поносил полицию за «вопиющую некомпетентность». Другие делают это сплошь и рядом.
Он заметил нас, только когда мы остановились возле его стола. Хоффман — коротышка не выше пяти футов. Фигурой он напоминает бочонок. На его блестящей лысой голове сохранился лишь венчик волос, зато брови на редкость густые. Они выступают вперед чуть ли не на дюйм, придавая глазам устрашающий вид. В действительно же Хоффман не более свиреп, чем Санта Клаус. Его можно запросто обмануть во всем, что не касается строительных проектов.
— Привет, ребята, — сказал он, указывая на стулья у стены. — Подвиньте их и располагайтесь с удобствами. Извините, забыл, как вас зовут.
Мы представились. Я сказал:
— Мы хотим переговорить со всеми, кто был знаком с Куртом, мистер Хоффман. А раз вы собираетесь уходить, с вас и начнем.
— Я останусь здесь столько времени, сколько вам потребуется. Спрашивайте.
— Спасибо, — сказал я. — Прежде всего, правильно ли я понял по телефону, что в последний раз вы видели Курта в пять вечера во вторник, когда он уходил с работы?
— В пять или несколькими минутами позднее. Во вторник я приехал в контору, когда все уже собирались расходиться по домам. Я не пришел бы, но мне нужны были кое-какие бумаги, а они находились здесь. Я воспользовался приходом, чтобы ознакомиться с графиком работ информацией учетчика и прочими текущими делами. В общем, пробыл я здесь примерно полчаса и уехал в половине шестого.
— А остальные ушли в пять? В то же время, что и Курт?
Он кивнул.
— Значит, Курта вы видели в последний раз, когда он выходил за дверь?
— Нет. В последний раз я видел его несколькими минутами позднее. Я подошел к окну, возле которого у нас картотека, и увидел, что он стоит на автобусной остановке.
— Один?
— Кроме него там стояло ещё человек пять. Большая часть моих сотрудников ездит на работу на своих машинах, но человек двенадцать пользуются автобусом.
— Кого-нибудь из ожидавших вы могли бы узнать?
Хоффман задумался:
— Вряд ли. Я бросил в окно мимолетный взгляд, хотя обратил внимание, что Курт стоит отдельно от других.
— В этом не было ничего необычного, мистер Хоффман? — спросил я. — Я хочу сказать, он всегда держался особняком?
— После несчастного случая, когда погибла его семья, — да, — ответил Хоффман. — Он напоминал мне зомби, избегавшего людей, когда только можно. Даже в столовой усаживался один и никогда не вступал в разговоры с сотрудниками. Не то чтобы он был груб с людьми, просто абсолютно безучастен, безразличен. Хотел, чтобы его оставили в покое. Курт и прежде был замкнут и застенчив. Он не вступал в близкие отношения с рабочими, хотя легко находил общий язык с конторскими служащими. Его общение с людьми, с которыми он вместе работал, ограничивалось служебным временем. Никто из сотрудников не заходил к Курту домой, не был знаком с его семьей.
— Не мог ли он, — спросил я, хотя сам в это не верил, — стесняться своей жены-мексиканки?
— С чего бы ему её стесняться?
Я оставил его вопрос без ответа и спросил:
— Вы собираетесь взять кого-то на его место?
— Не знаю. Пока не думал.
Я сказал:
— Если бы в подобном сотруднике ощущалась острая необходимость, вы бы уже наверняка начали подыскивать человека. Не держали ли вы Курта Стиффлера просто по доброте душевной? Потому что он ваш соотечественник, прихожанин той же церкви и вообще был в трудном положении?
— Той же церкви? Но я лютеранин, хотя отец Трент мой друг. Кстати, именно он и сказал мне, что Курту для получения визы нужна гарантия трудоустройства. Я подумал, что смогу его использовать.
Я сказал:
— Спасибо, ваши показания весьма ценны.
Потом я подумал, зачем, собственно, мне понадобилось задавать последний вопрос. Ответ на него никоим образом не мог отразиться на ходе расследования. Фактически я узнал только то, о чем догадывался и раньше: Курт, по существу, не был нужен своему работодателю, и тот держал его из элементарной человеческой жалости.
Обернувшись к Рыжику, я спросил, нет ли у него вопросов. Получив отрицательный ответ, я сказал Хоффману, что он свободен. Опрос служащих мог дать некоторую дополнительную информацию, которую мы не получили от их босса.
Я посоветовался с Рыжиком, с кого начать — с прораба или вернуться в контору и задать пару вопросов стенографистке и посыльному.
Он сказал:
— Начнем с конторы, Фрэнк. Там получим полный список рабочих. Всё равно придется разговаривать с каждым, а благодаря списку будем знать, что никого не пропустили.
Предложение было толковым. Надо отдать Рыжику должное — время от времени в голове у него рождаются здравые мысли. Стенографистка сидела около двери, к ней первой мы и обратились. Мы придвинули два стула и, представившись, сразу перешли к делу.
Рода Стерн, так её звали, была не из тех, чьи фотографии вешают на стену для украшения помещения. Невысокая, коренастая, она носила очки с толстыми стеклами, вставленными в замысловатую оправу. Я дал бы ей
