торопиться не стоит, что впереди у него и семья, и дети, да только годы бегут, что не оглянешься. И уже не молодой дубок во садочке, а старая колода на задворках.
Ваня перевел дух, и чтобы не грубить гостеприимному, но уж очень навязчивому хозяину, спросил:
— Люди говорят, что покровительствуешь ты старику Афтандилу, и будто бы живёт он у тебя под крылом, как у родного батюшки.
— Батюшка наш щедрый и заботливый, — вставила Весняна, перебирая пальцами черную косу. Голос у неё был певучий и ласковый.
— Много приживалок и нахлебников в моем дому, но уж такой я добрый человек, привык всем помогать, — самодовольно подтвердил Боров, — а старик Афтандил ещё при моём отце жил. Гусляры — что юродивые, потому сто грехов с человека снимается, если он гусляру кров и хлеб даёт.
Старика-гусляра привели в гридницу под руки, усадили на низкий стул с резной спинкой. Длинная жидкая борода была совсем белой, ровно расчёсанной, лысый череп был усыпан тёмными пятнами, а из ворота косоворотки торчала длинная гусиная шея. На обоих глазах старика были бельма, и он беспорядочно перебирал крючковатыми пальцами воздух, точно искал что-то. Мальчишка-слуга положил на колени старика гусли, и пальцы гусляра нащупали знакомые струны и успокоились.
— Спой нам, Афтандил, про остров Буян, — попросил Боров, — сам царский сын приехал твою былину послушать.
Афтандил кивнул, погладил бороду и запел трескучим, голосом. Походил старик на сухой расколотый пень, но цену своим былинам явно знал, слова тянул, точно через тряпицу цедил. Иной раз останавливался, словно в раздумье, потом брал несколько аккордов и продолжал завывание:
'Как на море-окияне да на острове Буяне
Стоит камень Алатырь, мира здешнего пупырь.
Там цветут левкои, розы, там родятся в мае грозы,
Громы, ветры, бури, штормы, духу вольно и просторно.
С медным клювом чёрный ворон облетает край дозором,
Охраняет Змеев терем, там живут лесные звери.
Пчёлы мёд творят небесный, птица Сирин тихой песней
Озаряет воздух чистый, плачет влагою росистой.
В центре острова, как стержень, древо мир корнями держит,
В облаках оно ветвится, а в коре течёт живица
И питает плод заветный, от любой беды целебный.
Всё там дивно, всё там чудно, но дорога многотрудна.
Змей поганый обитает, остров кругом облетает,
А устанет — спать ложится, у корней тот змей таится.
Победить его неможно, даже если осторожно.
Он закружит и обманет, всякий витязь в воду канет.
Нет проверенного средства, чтобы отобрать наследство.
Я бывал там и вернулся, не скорёхонько очнулся'.
После такого невразумительного и путаного рассказа Ваня и вовсе пригорюнился. Если раньше и надеялся он на то, что Афтандил знает верную дорогу к Змееву царству, то теперь увидел, что поёт гусляр для услады ушей, наводит туману, а правды не говорит. Даже не понятно, то ли был старик на острове Буяне, то ли выдумал всю эту историю на потеху публике.
Вернулся он ни с чем к брату, и такая тоска взяла, что стал Ваня напрямки у Дмитрия спрашивать, даст ли он коня в дальнюю дорогу.
— Не передумал? — нахмурился брат, — Ох, и упорный ты, младшой брат.
— Отец с матушкой на меня надеются.
Дмитрий подошёл к Ване вплотную и положил обе длани на его плечи, всмотрелся в простодушные глаза и вздохнул.
— Знаю я, что ты ходил басни Афтандила слушать. Старик жив остался, да ослеп от красоты острова Буяна. И потому его Змей оставил в назидание людям. Чтобы меж дворов бродил, песни на гуслях играл, всем о славе Змея рассказывал. А тебя ворог не пощадит. Афтандил простым вором на Буян прокрался, а ты идёшь с мечом.
Ваня отпрянул и помотал головой. Разве такое возможно? Разве отец отправил бы его на верную смерть? Ваня — богатырь, надежа государя!
— Что же я, княже, должен в твоём терему отсиживаться? Посрамление на себя принять добровольное? А как я матушке с отцом в глаза взгляну?
— Скоро и взглянуть в очи будет некому, — вздохнул Дмитрий, — Змеево проклятье ничем не снять. Им уже не помочь, да и сам сгинешь.
Ваня сжал кулаки, но тут же спохватился и опустил руки, но его движение от Дмитрия не укрылось. Брат похлопал Ваню по плечу и сказал, погрозив пальцем.
— Коня не дам. Не проси.
Глава 9
Наутро, едва дождавшись отъезда брата по делам, Ваня снова отправился по проторенной дорожке. И не видел он, каким взглядом одарила его Крася, выглянувшая из светёлки. Прослышала она уже про Весняну от девок посадских, и горестно вздыхала весь вечер.
Когда Ваня заявился к терему купца Борова, его услужливо впустили, но навстречу вышла Весняна в новом сарафане, туго облегавшим её фигуру до талии. Девушка поигрывала косами, украшенными разноцветными лентами. Изящные пальчики были унизаны колечками с самоцветами. Улыбка Весняны предназначалась ему, царевичу Ивану, и означала она только одно: «Вот и пришёл жених, не утерпел. Видно, батюшка мой был прав, когда позвал меня прислуживать за столом». Но Ваня держал в уме своё и на ласковые взгляды не обратил внимания.
— Как поживает светлейший князь? — томным, чарующим голосом произнесла Весняна.
— Здоровье у братца моего крепкое, — нетерпеливо ответил Ваня, заглядывая через плечо девушки, не идет ли её отец следом, — я по делу к вашему батюшке пришёл.
— Ах, какие могут быть дела в такой чудесный и солнечный денёк! — засмеялась Весняна и продолжила, — я велела накрыть столик в саду, пройдемте, прогуляемся. Пробовали ли вы когда-нибудь восточные сладости? Шербет, пахлаву? Папенька привозит из далеких стран.
Девушка защебетала, взяла Ваню за руку и повела вон из горницы по длинной анфиладе, потом по открытой галерее. Ваня нетерпеливо слушал её смех и мелодичный голос, не вникая в слова. Только успевал головой вертеть, рассматривая точеные балясины на галерее, ни одна из которых не повторяла другую. Весняна заметила это и остановилась:
— Видите, балясин столько, сколько у батюшки было путешествий. Вот эта страшная рожа манжурская!
