это значит, это твое «о»?
Она опускает кружку на колени и обхватывает ее обеими руками.
– Это означает, что, как только ты проживешь столько же, сколько мы с Энтони, твои взгляды могут измениться.
– Ты знаешь Данте, Джиа.
– И знала Марко. Может, я и не ходила с ним в школу, но он часто бывал в таверне. Нельзя сказать, что мы дружили, но ладили хорошо.
Мысль о том, что Марко сидит за столом в «Дне кувшина», настолько неприятна, что я целую минуту ничего не говорю, но потом любопытство берет надо мной верх.
– Вы с ним?..
– Котел, нет. Даже пофлиртовать не тянуло. Его эго было размером с Тарелексо и Тарекуору, вместе взятые. – Пламя костра танцует в ее глазах. Она выглядит не старше тридцати, но на самом деле ей почти сто. Она многое повидала. – После Приманиви стало еще хуже. Он вернулся с той битвы, ведя себя как бог.
Я наблюдаю за людьми – лысыми, в тюрбанах, – они хихикают и танцуют, как будто им наплевать на весь мир, как будто пятеро полуфейри, которые вторглись на их праздник, не проливали кровь наравне с мужчиной, который подавил их восстание два десятилетия назад.
– Как получилось, что люди позволили нам принять участие в их пире?
Она оглядывается вокруг. Кто-то смотрит на нас настороженно, кто-то с любопытством. Я понимаю, что лючинские изгои, с которыми я приплыла, знакомы с людьми намного лучше, чем хотят показать.
– Потому что им нужны деньги. – Джиана откидывает назад упругий локон, позволяя указательному пальцу задержаться на округлом ухе. – И из-за этого.
Я вздыхаю.
Из-за этого я сижу здесь, а не на мягком стуле в Изолакуори. Я отмахиваюсь от мрачных мыслей до того, как они испортят мой вечер.
– Деньги? – говорю я.
– Что?..
– Ты сказала, людям нужны деньги. Я так понимаю, кто-то заплатил за нас. Кто из вас? И сколько я должна?
– Фэллон…
– Ты меня знаешь. Я не люблю долги.
– Энтони обо всем позаботился. Обо всех нас, так что расслабься. – Джиана касается моего запястья. – Что касается прошлой темы… Я знаю, что ты заботишься о Данте, и, честно говоря, мне хочется верить, что он бы все изменил, получи он власть, но я знаю и то, что без выгоды для себя фейри пальцем не пошевелят.
– Он мог бы многое получить! – Я вскидываю руки в воздух, расплескивая эль из кружки, люди поглядывают на меня. Я вытираю запястье подолом и поджимаю губы, сожалея, что привлекла внимание.
– Назови хоть одну вещь, которую бы королевская семья заполучила, помогай она низшим фейри и людям, – говорит Джиана.
– Нашу верность.
– Мы и так им верны. – Джиана отпивает из кружки, пристально глядя на мерцающее пламя.
– Брать что-то и получать что-то взамен – это даже близко не одно и то же.
Она смотрит на меня.
– Я не та, кого нужно убеждать.
– Нет? Похоже, ты смирилась.
Ее взгляд возвращается к огню, серебро твердеет, как остывающий металл.
– Вовсе нет, dolcca[20].
Когда я была ребенком, каждую пятницу прибегала в таверну к Джиане. Она угощала нас с Сиб сладостями. Однажды я потыкала пальчиками в засахаренные лепестки, вслух удивляясь, почему цветочки не такие красивые, как на витрине. Джиана объяснила, что вещи с изъяном стоят дешевле. В следующую пятницу она положила передо мной идеальную, как с картинки, веточку лаванды, а рядом – надломанную.
– Скажи мне, dolcca, какая на вкус лучше?
Сладости были одинаковыми на вкус. Урок Джианы расстроил меня так сильно, так основательно, что я несколько недель подряд не заглядывала в таверну, а когда пришла, отказалась от угощения, заявив, что уже не маленькая, чтобы есть конфеты. С тех пор Джиана перестала звать меня dolcca.
Я смотрю, как на поверхности моего эля появляются пузырьки.
– Ты научила меня, что ценность зависит от внешнего вида. – Я вижу, как между бровями Джианы залегает глубокая складка, и добавляю: – Помнишь, ты купила мне засахаренную лаванду?
Ее лоб разглаживается.
– В тот день, – продолжаю я, – я была в ярости. Не на тебя, а на общую несправедливость.
– Я всегда задавалась вопросом, что случилось…
– Знаешь, что я сделала? Я потащила Данте в кондитерскую и заставила его купить обычную и бракованную конфеты. И что ты думаешь? Лавочница отказалась продавать принцу бракованный товар, отдала даром. Знаешь, что он сказал? Сказал, что не может понять, в чем разница между ними, ни по внешнему виду, ни по вкусу. Вот такой он человек, Джиа, – справедливый и понимающий.
– Я восхищаюсь им за это еще больше, но иерархию без борьбы не сломаешь. И эта борьба будет стоить людям жизни, если они не будут готовы. Как ты думаешь, кто умрет, Фэллон? Чья кровь зальет мощеные улицы? Ты действительно думаешь, что Данте убил бы собственного брата, чтобы все исправить? Чтобы улучшить ситуацию?
Она говорит вполголоса, но слова звучат так, будто она кричит, и не на весь мир, а на меня. Я чувствую себя почти спрайтом, младенцем, которого носят на перевязи у груди.
– Я знаю, ты считаешь меня наивной, но…
– Идеалисткой, но не наивной. Боги, Фэллон, хотела бы я мечтать так же, как ты. – Она сжимает мое запястье на мгновение, а после встает. – Я собираюсь выпить еще эля и повеселиться на славу. – Она делает пару шагов, оборачивается. – И прости.
– За что?
– За то, что причинила тебе тогда боль.
– Я не жалею.
– Тем не менее я сожалею. – Она мягко, почти незаметно улыбается. – А теперь иди, тоже повеселись. – Она поворачивается к толпе. Не думаю, что она специально высматривает Энтони, но ее взгляд останавливается на нем. Он угрюмо смотрит на огонь, будто это самая мерзкая стихия из всех.
Прикусываю губу. Я все еще злюсь на него за плохое мнение о Данте, но он ведь не знает его, как я. Допиваю весь свой эль до последней горькой капли и поднимаюсь.
Энтони смотрит на меня. Его взгляд не будоражит так, как взгляд Данте, но кровь определенно горячит.
Он сидит в одиночестве – Риччио и Маттиа, очевидно, нашли другую компанию.
– Можно? – спрашиваю я.
Его голубые глаза мерцают в свете костра, но в остальном он кажется неприступным. Я боюсь, он отошлет меня. Он не смотрит на меня. Но кивает.
Я сажусь, ставлю пустую кружку на землю рядом со своим заляпанным грязью ботинком.
– Тебе тоже потребовалось время, чтобы привыкнуть ко вкусу, или тебе сразу понравилось?
Он хмуро смотрит на меня. У него металическая кружка, а не глиняная.
– Мне сразу нравилось, но мне не
