из относительно благополучного лагеря Тирпиц ночью ворвалась на отдаленный хутор, где находились тринадцать человек, в том числе дети. Отняв у них все продукты питания и более или менее ценные вещи, поляки расстреляли их всех в подвале. Выжил только один человек, который притворился мертвым, – 43-летний Вильгельм Хамельманн. Эта трагедия вызвала большой резонанс, потому что Хамельманн публично простил злоумышленников и добивался их помилования, несмотря на то что они отняли у него жену и детей.
Прошло немало времени, прежде чем союзники смогли сориентироваться в хаосе, предшествовавшем капитуляции и разразившемся с еще большей силой после окончания войны, и разместили DP в относительно приемлемых условиях. Но и после этого проблем и жестоких стычек было предостаточно. Поведение военных по отношению к освобожденным иностранным рабочим постепенно менялось. Сначала DP как жертвы нацистского режима повсеместно пользовались широкой поддержкой оккупационных властей. В магазинах они по особому распоряжению администрации обслуживались в первую очередь и пользовались привилегиями, из-за чего их вскоре возненавидели местные жители, поскольку продуктов было крайне мало и они были строго рационированы. Росту недовольства немцев способствовали и претензии иностранцев получить более или менее достойное жилье. Поскольку эти огромные массы людей можно было обеспечить жильем лишь с помощью радикальных мер, оккупационные власти реквизировали не только фабричные цеха и госпитали, но зачастую и целые рабочие поселки с благоустроенными домами, причем без предупреждения: иногда жителям приходилось немедленно покидать свои квартиры, чтобы освободить место для «иностранцев». Когда DP спустя несколько месяцев по распоряжению военной администрации отправляли в новые, специально подготовленные для них лагеря, они нередко устраивали скандалы и в ярости громили покидаемые жилища, а иногда даже поджигали их.
Многолетнее рабство и лагерная жизнь привели многих DP к серьезным поведенческим расстройствам. Они стали вспыльчивыми и агрессивными даже в общении с доброжелательными людьми, тем более что работавшие с ними солдаты оккупационных войск далеко не всегда проявляли деликатность и терпение. Сталкиваясь с деструктивным поведением своих подопечных, они часто теряли уважение и сочувствие к ним. Шокирующий случай, наглядно иллюстрирующий масштабы огрубления нравов, произошел в освобожденной Франции. Там в начале 1945 года в лагере Шалон-сюр-Марн находились 3500 советских DP. Когда американцы решили перенести лагерь в другое место, в одном из задействованных поездов дело неоднократно доходило до эксцессов. Русские DP еще до отправки разгромили и сожгли лагерь, а в поезде продолжили бесчинства. Во время многократных остановок, которые они сами устраивали с помощью стоп-крана, они грабили окрестные поселения и вступали в стычки с французами. В конце концов об этом доложили представителю советского главнокомандующего при главной ставке объединенных союзных войск в Париже, генералу Драгуну. Тот прибыл на место, произвольно выбрал десять DP и приказал их расстрелять. Он поступил с ними так же, как с ними много лет обращались нацисты. Логика «расчеловечивания», царившая в нацистских концентрационных лагерях, продолжала действовать и после войны – в поведении как жертв нацизма, так и не готовых к такой ситуации, растерянных победителей.[63][64]
После войны союзники антигитлеровской коалиции столкнулись с логистической задачей невообразимого масштаба – отправить обратно на родину от 8 до 10 миллионов иностранных рабочих. В условиях массового переселения отдельные люди уподоблялись песчинке, до которой никому нет дела. Были длинные товарные поезда, в которых освобожденные узники и рабы радостно, с песнями ехали домой, но были и такие, в которых люди подавленно молчали, прекрасно понимая, что той родины, с которой их угнали на чужбину, больше не существует. Число репатриантов было таким огромным, что исчислялось суточными нормами перевозки. В «лучшие времена», в мае 1945 года, союзным войскам удавалось отправлять домой по 107 тысяч человек в день. Этот результат кажется тем более поразительным, что он достигался в условиях разрухи и хаоса, несмотря на разрушенные мосты, взорванные железнодорожные пути и острую нехватку транспортных средств. На запад транспортировка осуществлялась и самолетами, и грузовиками, на восток – чаще всего в железнодорожных вагонах, мало отличавшихся от тех, в которых возили людей в Освенцим. Война нанесла тяжелый ущерб железнодорожным сетям. Часто поезда неожиданно останавливались, потому что бастовали машинисты или были повреждены рельсы, и тогда более тысячи пассажиров приходилось как-то обеспечивать едой вдали от населенных пунктов. Поездка в таких условиях могла длиться до шести дней – в поездах без отопления и санитарно-технического оборудования.
В сентябре 1945 года число репатриантов сократилось на 90 %, в том числе и потому, что многие DP не желали возвращаться на родину. Замедление темпов репатриации стало для военной администрации и ЮННРА (Администрации Объединенных Наций по вопросам помощи и восстановления) серьезной проблемой, поскольку в Германии в лагерях до сих пор находилось более миллиона DP, и приближение зимы грозило еще сильнее ухудшить ситуацию.
Тем временем в лагерях отношение солдат к DP стало гораздо более суровым. Из «социальных работников» солдаты постепенно превращались в охранников. Заборы – нередко из колючей проволоки – стали выше, ворота запирались и охранялись часовыми. Покинуть лагерь можно было лишь по «уважительной причине». Дисциплинированные, послушные – чтобы не сказать подобострастные и угодливые – немцы были для солдат оккупационных войск самыми удобными «клиентами», зато их вчерашние жертвы – угнанные в Германию на работы иностранцы – отличались анархизмом и своеволием. Это привело к довольно зловещему альянсу: облавы и обыски в лагерях с целью изъятия оружия, краденых вещей и нелегальных товаров солдаты союзных войск часто проводили совместно с немецкими правоохранителями, что, естественно, воспринималось DP как чудовищная провокация. В полицейских и солдат летели камни, в ход шли дубинки; злость и ожесточение росли с обеих сторон.
Обращение с DP улучшилось только после так называемого отчета Харрисона. По поручению американского президента Трумэна представитель США в Межправительственной комиссии по делам беженцев Эрл Г. Харрисон в июле 1945 года отправился в Германию, чтобы изучить ситуацию с перемещенными лицами, прежде всего с евреями, поскольку они, получив свободу, пока что не могли ею воспользоваться и вынуждены были оставаться в лагерях: одним просто некуда было идти, физическое и психическое здоровье других исключало их транспортировку. Некоторым из них повезло: их временно разместили в домах их бывших охранников. 24 августа Харрисон вместе с другими инспекторами международной организации по правам человека отослал президенту свой отчет, который шокировал жителей Нью-Йорка, Флориды и Айдахо. Они совершенно иначе представляли победу своих войск.
«Многие евреи из числа displaced persons живут под охраной за колючей проволокой, в разного рода лагерях, в том числе и в самых страшных концентрационных лагерях, часто в ужасных, нечеловеческих, антисанитарных условиях, в полной апатии, не имея никакой законной возможности сообщаться с внешним миром, в ожидании помощи или хотя бы слов ободрения… Многие евреи-DP на конец июля не имели из одежды ничего, кроме своей лагерной робы – отвратительной
