сословий (пушкарей, солдат, рейтар) в 1709 году и поселена на Украине для защиты южных границ. Губернии Архангелогородская и Астраханская содержали и комплектовали флот.
После Булавинского бунта Петр не особенно доверял казакам, но, понимая большое значение казачества в жизни Российского государства, селил казаков на окраинах. Неудачный поход Бухгольца в Среднюю Азию имел следствием учреждение Сибирского казачьего войска, а результатом Персидского похода явилось переселение части донских казаков на Терек, чем положено начало Терскому войску (названному сначала Астраханским).
Вся тяжесть рекрутской повинности легла на десять тогдашних великороссийских губерний (на юге и по сие время «москаль» является синонимом «солдата»). Малороссийское население служило в войсках милиционных, иррегулярных — ландмилиции и казачьих. Такой порядок — великороссы в солдатах, малороссы в казаках — продержался до екатерининских времен.
Перейдем теперь к полководчеству Петра. По определению генерала Леера, это был «великий полководец, который умел все делать, мог все делать и хотел все делать».
Полководческое дарование явилось у него лишь одной из сторон его могучего и сложного гения. Сила, яркость и гениальность его выявляются в полной мере при сравнении с дарованиями, тоже не малыми, его главного противника Карла XII.
У Петра ум государственный. Царь совмещает в себе политика, стратега и тактика — большого политика, большого стратега, большого тактика. Это редкое в истории сочетание встречалось после него лишь у двух великих полководцев — Фридриха II и Наполеона. Гармония между этими тремя основными элементами военного искусства у царя соблюдена в полной степени, и его стратегия всецело подчинена политике.
Карл XII являет собой в этом отношении полную противоположность своему царственному противнику. Это блестящий тактик, вождь, увлекающий за собой подчиненных. Но это не стратег, а тем паче не политик… Шведский король ведет войну из любви к войне, и эта «физическая» любовь к войне, в связи с полным отсутствием государственного ума, привела в конце концов его армию к гибели, а его страну к упадку. В 1706 году он имел полную возможность кончить войну почетным для Швеции миром, но не захотел ею воспользоваться, а восемь лет спустя, уже после Полтавы, когда положение Швеции сделалось отчаянным, своим необузданным упрямством восстановил против себя нового врага — Пруссию. В этих двух случаях, взятых для примера из целого ряда им подобных, мы видим полное отсутствие у Карла политического глазомера, первого качества полководца, особенно венценосного.
Нет у него и глазомера стратегического. Четыре года подряд он блуждает в Польше, гоняя Августа II с места на место (и давая ценный отдых русской армии, учившейся тем временем воевать за счет злополучного Шлиппенбаха), вместо того чтобы ударом по Саксонии сразу обезоружить своего противника. Организаторских способностей у молодого короля не наблюдается, понятие организованной базы у него отсутствует, он не умеет сохранить за собой завоеванной местности, и поэтому все его победы бесплодны. Едва лишь он покидает какую-либо местность в Польше — ее тотчас же занимает противник, вернее, она снова погружается в анархию, стихия которой начинается сейчас же за рогатками шведского лагеря. Получив от отца небольшое, но замечательно организованное и обученное войско ветеранов, он блестяще употребляет, но совершенно не щадит его. Зимой 1707–1708 годов с плохо одетой и плохо снабженной армией он бросается в глухие литовские леса и затевает совершенно бессмысленную партизанскую войну с населением исключительно для удовлетворения своей жажды к приключениям и совершенно не жалея войск… Он упускает возможность сосредоточить свои силы в 1708 году — перед тем, чтобы идти на Россию, и в русском своем походе делает второй шаг раньше первого…
В начале войны Карлу 19 лет. Юноша пылкий, запальчивый, упрямый и несдержанный, обладающий незаурядными способностями и не принимающий ни от кого советов, воспитанный на чтении деяний героев древности, имеющий ярко военную душу, но не имеющий ума великого полководца.
Он воображает себя Александром и в «московитах» Петра склонен видеть персов Дария. Вольтер замечательно удачно сказал, что «он не был Александром, но достоин был быть первым солдатом Александра…».
Если Карл ведет войну «ради войны», то у Петра ведение войны всецело подчинено его политике. Он ничего не предпринимает даром, руководясь всегда одними лишь интересами «государства Петру вверенного». Карл XII получил свою армию от отца готовой — Петр I создал свою собственными руками. Умея требовать от войск, когда придется, сверхчеловеческих усилий (до переноса кораблей на руках за сотни верст включительно), Петр никогда не расходует их сил попусту, зря. Стремления полководца, по собственным его словам, должны быть направлены к одержанию победы «малой кровию».
Уже кампания 1702 года, Ингерманландский поход, выявляет его стратегические дарования. Закрепление им за собой линии Невы в 1703 году, чем разобщались Финляндия с Ливонией, и выбор места для основания Санкт-Петербурга — Петропавловской фортеции — указывают на большой стратегический глазомер. Вывод армии из Гродны, произведенный в точности по его инструкции, является таким же шедевром военного искусства, как отступление сто лет спустя Кутузова из Тироля в Моравию и Цнаймский его маневр. Кампания 1708–1709 годов проведена Петром безупречно, в чем сознаются и шведские историки, самые пристрастные историки в мире.
Как тактик Петр далеко опережает свою эпоху. Он заводит конную артиллерию, за сто лет до Наполеона и за полстолетия до Фридриха. Во всех его инструкциях войскам, особенно в знаменитых «фридрихштадтских регулах», красной нитью проводится идея взаимной выручки и поддержки частей — «секундирования единого другим» и согласованность действий различных родов оружия, вводится понятие боевого резерва. В первый период войны царь действует в высшей степени осмотрительно: качество шведской армии еще слишком высоко, и Петр примечает главную причину тактического превосходства шведов над молодыми русскими войсками — их «сомкнутость». И ей он немедленно противопоставляет полевую фортификацию. Петровская пехота владеет лопатой, как ружьем, становясь на бивак, обносит его немедленно шанцами. О полтавские редуты сомкнутость шведов и разбилась. Зная, что «не множеством побеждают», Петр принимает все меры, чтобы в решительный день оказаться в сколь можно превосходных силах (тогда как Карл XII всегда разбрасывает свои силы).
Обращает на себя внимание устройство конницы. При Петре вся она исключительно драгунского типа и великолепно обучена как конному, так и пешему строю. Драгуны были излюбленным родом оружия Петра, и подвиги их в Северную войну не имеют себе равных в истории других армий. Вспомним Калиш, эту исключительно драгунскую победу, Лесную, где наши силы на две трети состояли из драгун, Переволочну, где летучий корпус Меншикова заставил положить оружие шведскую армию… Петр никогда не находил, что у него слишком много конницы, и три года, с 1707-го по 1710-й, оба гвардейских полка,
